– Какой я тебе Семен Семеныч, чулидка? Знать не знаю никаких Семен Семенычей! Михал Кондратьич я!

Открыв глаза, девушка обнаружила себя лежащей на кровати Яра в его загородном логове. Спала одетой – кроссовки стояли под кроватью, рукав куртки выглядывал из прихожей. В доме было тихо. Судя по всему, хозяин ушел и до сих пор не возвращался… На шкафу, что стоял напротив кровати, сидел донельзя волосатый мужичок в детских кроссовках Adidas и сиреневом девчачьем спортивном костюме, лущил семечки, аккуратно сплевывая шелуху в широкую, будто лопата, ладонь.

– Э-э… – Лука на всякий случай нащупала одеяло и залезла под него. – Ты кто?

– Это ты кто? – сердито поинтересовался волосатик, легко спрыгнул со шкафа и метнулся на кухню.

Макушкой он едва достал бы Луке до колена. Нет, карликом он не был, все части тела у него отличались пропорциональностью, но пропорциональностью кряжистой, как у здорового мужичка.

– На! – Лука отшатнулась и едва не упала с кровати, когда он сунул ей в лицо стакан с водой. – Ярослав сказал, чтобы ты выпила! Пей до дна, пей до дна, пей до дна! – неожиданно развеселился он, показывая в улыбке шикарные зубы, два передних из которых были золотыми.

Странному существу в доме Гаранина Лука не удивилась. Прислушавшись к себе, осознала, что и не боится его вовсе! Единственное, что напрягало, – мгновенные перемещения «мужичка» и живость, которые спросонья воспринимались как раздражающий фактор.

– Не буду пить! – Лука оттолкнула стакан. – Понятия не имею, кто ты такой! Может, ты про Яра выдумал, а меня отравить желаешь?

– Я желаю покемарить! – сердито сказал незнакомец и поставил стакан на тумбочку у кровати. – А вместо этого вынужден сторожить деваху, у которой от простейшего приворотного зелья крышу унесло в район квартала красных фонарей!

Если до сих пор события вчерашнего вечера Лукой и не вспоминались, то сейчас посыпались из памяти, как подарки из разорвавшегося мешка Деда Мороза. Клуб. Креп. Процессия. Эмма Висенте, похожая на сказочную красавицу в хрустальном гробу. Крик Этьенны. Безопасники. Закуток со швабрами… и подавляющая волю похоть.

– Йо… – застонала Лука, вспомнив все и всех, об кого обтиралась, к кому прижималась и пыталась целовать. Схватила стоящий на тумбочке стакан, выпила залпом. – Яйца ему оторвать!

– Кому? – живо заинтересовался волосатик.

– Найджелу, прости господи, Паршонкову! Вот ведь сволочь…

Лука решительно спустила ноги с кровати, нащупала кроссы.

– Ты куда? – забеспокоился Михал Кондратьич. – Хозяин велел тебе его дожидаться!

– Хозяин? – не поняла девушка.

– Ярослав, – пояснил мужичок и встал в дверном проеме, раскинув ручки. – Не пущу! Ибо приказ был – не пущать!

– Можно я в туалет выйду? – рявкнула рассерженная Лука.

Перед глазами представали сцены пыток Найджела, одна другой краше. Вот унитаз, опять же… Говорят, в них можно замачивать!

– А, это можно, – кивнул собеседник. – Только бежать не вздумай – назад приведу!

Лука снисходительно усмехнулась. Поймать этого хоббита и повесить за шкирман на гвоздик в прихожей!

– Сама ты хоббит! – сказал ей в спину мужичок. – Бабайка я. Михал Кондратьич Бабайка! И не вздумай смеяться!

Ванная с туалетом в доме Яра находилась в каморке рядом с прихожей. И даже душ тут присутствовал, правда, текла из него ледяная вода. В сложившейся ситуации это было то, что нужно: девушка все время ловила себя на ощущении, что продолжает спать и видит сон. Но, сунув голову под душ и едва не заорав, она с грустью поняла – не спит, окончательно и бесповоротно.

– Эй, чулидка, ты там живая? – раздался обеспокоенный голос за дверью.

– Живая, – пробормотала она, ища глазами полотенце, – только мокрая и замерзшая!

– А мы щас чайку! – сообщил волосатик. – Ты с чем бутер будешь – с сыром или с колбасой?

– С сыром и колбасой!

– Обжора!

– Жадина!

Несерьезный диалог с несерьезным собеседником Луку совершенно успокоил. Что было – не вернешь. Что случилось – не исправишь! Слава богу, что пропавшая стрекоза не имеет к ней никакого отношения!

Из ванной девушка выходила взбодрившейся, потягивала носом – с кухни пахло жарившейся яичницей. Михал Кондратьич Бабайка что-то напевал в унисон шипевшим на сковородке яйцам, гремел посудой. Интересно, как он, коротыш, доставал до буфета, плиты и стола? Она собралась было направиться на кухню, посмотреть на этакое диво, как вдруг будто кто-то дунул ей в ухо. Голос был неслышим, неосознаваем, однако это был голос, о чем-то просивший, куда-то зовущий…

Лука развернулась, толкнула дверь в другую комнату и обнаружила ее почти пустой. В углу стояла кушетка, в другом – находилась лестница, ведущая на второй этаж. Сквозняки играли пылинками со ступенек, будто чертили некий вектор, указывающий направление. Затаив дыхание, девушка поднялась по лестнице.

Комната была большой. Дощатые полы и балясины потолка выкрашены темно-вишневой краской, стены обиты пожелтевшей от времени вагонкой. У одной стены раскорячился огромный, ручной работы сервант, похожий на пень древнего дерева, у другой – старинное трюмо со столиком на львиных лапах и такой же стул. Под окном стояла двуспальная кровать, матрас на которой был завернут в потемневший от пыли полиэтилен. Комната так не вязалась с простой и дешевой обстановкой внизу, что казалась сказочной. Лука будто шагнула из одной реальности в другую. Это ощущение усилилось, когда она увидела стойку для оружия, увешанную разной длины мечами и кинжалами. Хотела было подойти к ней, но отвлекли пожелтевшие фото на трюмо, в простых деревянных рамках. На одном из них небо изображало такую знакомую птицу…

И действительно, белое облако было и на этой фотографии! Они проводили время все вместе в тот день, на берегу какого-то озера – Этьенна с Петром, Эмма с мужчиной, уже виденным Лукой на другой фотографии, и та белокурая красавица с огромными глазами, чуть позади которой на этом фото стоял… молодой Борис Гаранин. Его руки лежали у нее на плечах, она чуть откинулась назад, будто нуждалась в ощущении его тела как некой опоры. Здесь сразу бросилось в глаза ее сходство с Алусей. Те же тонкие черты лица, большие глаза и высокие скулы. Такой же эльф, только взрослый и не несущий во взгляде печать обреченности!

Заскрипело старое дерево, заставив Луку вздрогнуть. Внизу, на кухне, Михал Кондратьич гнусаво напевал «Паромщика» и ничего не слышал. Рассохшаяся дверца трюмо раскрылась. С покосившейся полки съехала и, рассыпавшись, упала на пол кучка фотографий.

Смешной лохматый мальчишка, улыбается щербатым ртом. Глаза – большие, задумчивые, явно материнские, но черты лица более основательные, и нос пока не сломан…

Он же играет со щенком, не менее лохматым, чем сам. Противники отнимают друг у друга веревку, завязанную узлами…