Она покачала головой.

– Не боюсь – не понимаю! Словно во мне поселился другой человек… незнакомый, которому я не доверяю, а вдруг еще что выкинет?

В глазах Гаранина затеплился памятный свет. Он тряхнул давно не стриженной шевелюрой:

– Мама так говорила всегда: «Ну что ты опять выкинул, горе мое лохматое?»

– А мне мама говорила: «Еще раз так сделаешь – получишь по попке!» – улыбнулась Лука. – То есть…

Помрачнев, посмотрела в сторону.

Протянув руку, Яр бережно коснулся ее щеки. Пальцы у него были горячие и твердые.

– Сим-сим, откройся?

– Что?

Он так же осторожно убрал руку.

– Ты – как шкатулка с секретом. Внутри хранятся разгадки тайн, но ее не откроешь, пока не узнаешь главную…

Отчего-то Луке стало жарко. И дыхание перехватило. Будто его пальцы нащупали невидимую кнопочку, запускающую адреналиновый марш.

– Какую? – шепотом спросила она.

– Как ее открыть? – Яр поднялся. – Поехали. Я Алусе написал, она уже там по потолку бегает от нетерпения.

Разочарование было едким, как горчица. Луке хотелось прикосновений. Других прикосновений. Хотелось горячих и твердых пальцев везде… Вот оно, оказывается, что! И когда она только успела запасть на парня?

Выходя, оглянулась. В этом доме ей было хорошо и спокойно. Несмотря на старую мебель и отсутствие горячей воды. Несмотря на некоторый беспорядок, присущий местам обитания одиноких мужчин. Она хотела бы вернуться сюда… Будь здесь Михал Кондратьич, наверняка съехидничал бы что-нибудь вроде: «Размечталась, чулидка!» Но его не было. Отправился по своим домовым делам.

В машине Лука долго молчала, глядя вперед. Затем повернулась к Гаранину.

– Зачем Найджел меня опоил, как думаешь? Хотел просто трахнуть?

– Расскажу тебе одну историю, – Яр смотрел на дорогу, – было дело, встречался я с одной ведьмочкой. Пылкого романа не было, так, время проводили… А потом Паршонков ее у меня увел. То есть она мне как-то позвонила и сказала, что встреч больше не будет, мол, она теперь с ним. С ним она, правда, тоже долго не пробыла, спустя пару месяцев уже видел их врозь, смотрели друг на друга как чужие. Вот только с тех пор она изменилась. Я, когда с ней пообщался, даже опешил. Надька вроде и Надька… Ан нет. Не смогу тебе объяснить, в чем дело. Будто свет в ней выключили. Улыбается, смеется, как и прежде, а глаза пустые, аж страшно. Попытался с ней поговорить, она на меня наорала, чего лезу не в свое дело, и больше мы не разговаривали. Ну… я в чужие дела не лезу… – Яр помолчал. – Но с тех пор стал приглядываться к девчонкам, которые с Найджелом уходили. Он их часто меняет… Не со всеми, но со многими из них после встреч с ним что-то подобное произошло. Поэтому… – тут он впервые за время разговора посмотрел на Луку, – ты не обижайся, но я за тобой пригляжу. Не хочу, чтобы в твоих глазищах вместо тайны была… пустота!

Ей должно было быть не по себе или даже страшно, а было так, будто она выиграла в лотерею. Она ему небезразлична!

Алуся уже накручивала круги по коридору. Бросилась сначала к брату, в голубом одноразовом халате похожему на хирурга-стоматолога, затем, застенчиво, к Луке. Та засмеялась, потрепала ее по голове. Под тонкой тканью хлопчатобумажной банданы череп девочки казался невыносимо хрупким… Они пошли в палату, смеясь и подшучивая друг над другом, разобрали сумки, погрызли печеньки, посмотрели фото Вольдемара. Позировать тот любил, поэтому фоток в телефон Лука насохраняла много. А потом отправились на улицу.

Утреннее солнце скрылось, небо спряталось под серой дымкой, рассеивая над городом ровный свет. На газонах лежали промерзшие торосы снега, надутого ветром с асфальта. Из ярких пятен – только зеленые и оранжевые ящики помоек, плотно закрытые крышками, да мигалки машин «Скорой помощи», периодически въезжающих и выезжающих за ворота. Алуся шла между Яром и Лукой, держа одного за руку, другую – под руку, и лукаво поглядывала на обоих. Прижимая к боку ее худенькое предплечье, Лука думала, как несправедливо происходящее. И сама не заметила, как в какой-то момент увидела идущую рядом девочку словно изнутри. Нет, не было физиологичных картинок, был бледно светящийся контур тела и черная клякса внутри, тянущая хищные щупальца к новым территориям. Болезнь поселилась в ребенке основательно, захватила бы еще больше, если бы ее… что-то не сдерживало! Луке не хватило опыта разгадать картинку и понять, что представляет собой тот уже истаивающий барьер, подаривший Алусе такой долгий срок жизни после того, как был поставлен диагноз. Но она знала совершенно точно – силы «защитника» на исходе. Наверное, Яр тоже это чувствовал, когда говорил об операции, называя ее «последней надеждой». Однако сейчас Лука с ужасом убедилась – болезнь не поддастся исцелению. Ни врачи, ни целители, ни дорогие лекарства, ни операция Алусе Бабошкиной не помогут.

Она вынырнула из «видения», когда в плечо попал ком снега. Снег был свалявшийся, сырой, потому ощущались удары даже от небольших снежков. По негласной договоренности в Алусю не кидались. Совершая механические действия – наклониться, набрать снег, слепить, бросить, улыбнуться, – девушка вспоминала рассказанное Гараниным о пассиях Найджела. Почему казалось, что в ней, в Луке, только что тоже выключили свет? Говорят, знание – свет, так это неправда! Знание – тьма. Тьма отчаяния.

Для чего ей такой невыносимый Дар?..

Как с этим жить?..

Гаранин неожиданно оказался рядом. Взял ее за плечи, встряхнул, прижал к себе.

– Что случилось?

Алуся смотрела испуганно, комкая снег в ладонях.

Лука уткнулась лбом в его каменную грудь. Сказать или нет? Он имеет право знать, ведь Алуся – его сестра, похоже, единственный родной человек в этом мире. Но она, Видящая Лука, имеет ли право лишать его надежды? НЕТ. Ей одной нести свое знание… Надо поговорить с Этьенной Вильевной! Она же как-то с этим справляется?

– Прости, голова закружилась, – бледно улыбнулась девушка, запрокидывая к нему лицо. – Надо больше гулять и снежками кидаться!

Короткое мгновение он разглядывал ее, и она понимала – не верит. И смотрела жадно в его глаза, прозрачные, голубые, ищущие ответного тепла. А в мыслях билось перелетной птицей, наконец, обретшей дом: «Если суждено мне быть Хранителем, я буду твоим…»

* * *

Анфиса Павловна открыла дверь, и лицо ее озарилось радостной улыбкой. Но, к удивлению Луки, радовалась она вовсе не возвращению блудной жилички.

– Ярослав! – воскликнула старушка. – Иди-ка сюда, я на тебя погляжу! Какой ты стал красавец с переломанным носом!

И она за рукав втащила его в прихожую с такой силой, что Яр чуть не отдавил лапы любопытствующему коту.

– Анфиса Пална? – удивился Гаранин. – Вот не ожидал вас здесь увидеть! А как же та квартира на Курской? Огромная такая, с лепными потолками?

– Так сдаю, – хитро улыбнулась домохозяйка, – на хлеб и книги хватает, что еще надо пенсионэрке? Значит, – она посмотрела на покрасневшую Луку, – ты – ее друг?