– Ну… да… я сказал, помнится, что нужно успеть на утренний московский поезд. Что это самый удобный для нас состав, позволяющий застать моего знакомца в присутствии. Что-то в этом роде…

– Ага, значит, вы вслух делились планами. И теоретически кто-то мог это услышать? Если предположить, что всё же за нами было установлено наблюдение со стороны бандитов, тогда ясно – поторопившись, они могли успеть на вокзал. Помните, мы долго ловили извозчика, ранним утром те не слишком спешили выезжать на улицы?

– Так и было, – кивнул Селивёрстов. – Действительно… Но, помилуйте, Андрей Викторович, тротуары были пусты. Прохожих – единицы, да и те мелькали где-то в отдалении. Стелился лёгкий утренний туман, но он не ухудшал видимость настолько…

– И всё же, кто-то слышал, куда мы направляемся. А потом эта информация стала достоянием ватажников Нужды. Только так они могли поспеть к нужному поезду, выкупить билеты и прочее…

Друзья уставились друг на друга, переваривая выводы из собственных рассуждений.

Из докладной записки унтер-офицера полиции М.В.Пришвина начальнику полицейской части Первого участка гор. Владимира приставу А.П.Чихову: «…за сим должен уведомить Ваше Высокоблагородие, что сего дня, около часу пополудни (точнее время установить не представилось возможным), на Княгининской улице, напротив Никитской церкви неизвестной пролёткой был сбит сотрудник наружного наблюдения Скороходов Николай. Во время происшествия господин Скороходов не исполнял служебные обязанности, а находился в двухдневном отпуске. От полученных травм означенный господин скончался на месте, о чём свидетельствует заключение врача лазарета 9-го Гренадерского полка капитана Арсеньева (заключение прилагается). Извозчик скрылся с места происшествия, опрошенные свидетели примет его не запомнили, дают противоречивые показания. План оперативно-розыскных мероприятий по розыску преступника прилагается. Унтер-офицер Пришвин».

Постышев положил бумагу на стол Чихова. Он всегда подъезжал в полицейскую часть к вечерней сводке. На всякий случай, узнать, что в городе творится. Два старых служаки уставились друг на друга. Оба знали, именно Скороходов по просьбе Петра Афанасьевича вёл наблюдение за особняком Селивёрстова прошлой ночью. Он же сопровождал беспокойную парочку на вокзал. И вот теперь – несчастный случай? Или что похуже?

– Эх, Коля! – вздохнул Постышев. – На службе орёл был, мышь мимо незамеченной не проскочит. А начальства робел. Меня не покидает ощущение, Амвросий Потапович, что после доклада хотел он спросить что-то. Или добавить. Но информация была столь горячей, что я недослушал, бросился в расположение Эскадры, следом в отряд путейской полиции. Думал, потом расспрошу поподробнее, уточню детали. Ан вот как вышло, теперь не спросишь…

– Не корите себя, Пётр Афанасьевич. Действовать нужно было, не теряя ни секунды. Иначе всех бы там, на железной дороге, положили. А Николай… при всей своей лаконичности, он всегда докладывал чётко и по делу. Прими Господи его душу. Не думаю, что он имел добавить нечто важное.

– Может и так, да вот чувство осталось… и не даёт теперь покоя. Неужели я что-то упустил?

– Не самоедствуйте, Пётр Афанасьевич, сделанного всё одно не воротишь. Давайте-ка лучше помянем раба божьего Николая Скороходова. – Чихов достал из стола початую бутылку шустовского коньяку и нарезанный лимон.

Разлил коньяк, мужчины молча подержали рюмки, думая каждый о своём. Выпили.

– Нужно Сосновцева забирать в участок, – молвил Постышев, пожевав губами.

– До завтра это дело терпит. – Чихов взял дольку лимона. – Что с ним до утра сделается, под охраной-то? Пусть хоть ещё одну ночь поспит на перинах. Когда ещё доведётся, бог знает?

Владимирская тюрьма располагалась рядом с казармами 9-го Гренадерского полка. Именно сюда привезли четырёх арестованных разбойников из ватаги Фёдора Нужды. Случилось это в полдень, а следом – и часа не прошло – прибыли полицейские дознаватели и учинили супостатам допрос по всем правилам полицейского искусства. Однако мужики попались матёрые, понимали: кайся – не кайся, а виселицы всё одно не избежать. Потому молчали, запирались, на ответы следователей только нагибали жилистые шеи и смотрели исподлобья. Слова не проронили, даже имён своих не назвали.

До вечера бились дознаватели, сменяя друг друга, но лишь зря потратили время и силы. Результат оставался нулевым. Хотя, так могло показаться только человеку в деле дознания несведущему. Имена преступников вычислили, и старший следователь Полуектов сказал вечером своему товарищу, младшему следователю Калугину примерно следующее:

– Гришка Косой, которого последним кололи, жидковат будет. Заметили, Василий Фёдорович, как у него глазки бегают. Смерти боится, подельников своих боится, нас тоже боится. Но пока ватажников – более. Однако в одиночной камере страх перед сообщниками ослабнет. Ночку помучается, подумает о судьбе своей горькой, а наутро мы ему и подбросим мысль, что если большой крови на руках его нет, то может он рассчитывать на снисхождение. Мол, мы поможем прошение составить на имя губернатора, да хоть самого государя императора, глядишь, и послабление в наказании выторговать удастся. Нажмём на него сообща: вы за злого следователя сыграете, я – за доброго. И поплывёт наш Гришка, как масло по сковородке. Ничего, утро вечера мудренее…

Всё верно рассчитал опытный следователь. Навидался он за свою службу всякого, психологию преступников изучил досконально, и выводы сделал правильные. На ночь задержанных развели по разным камерам, накормили несытным тюремным ужином и оставили в покое, с тем, чтобы утром приняться за допросы с новыми силами. Чётверо арестантов дожидались рассвета.

Пантелей Чёрный, закоренелый головорез, беглый каторжник, на ком убийств висело больше, чем на дворовой псине блох, завалился спать. На снисхождение он не рассчитывал, признаваться ни в чём не собирался. Судьбу свою понимал, но может в виду крепких нервов, а скорее по природной тупости и душевной грубости о смерти не думал. Упал и уснул. Схожим образом повёл себя и Антон Пила, подручный Пантелея, его правая рука в кровавых делах. Мефодий Жила, напротив, отчаянно наделся на спасение, верил, что придут ватажники и спасут его из темницы. Как им это удастся в хорошо укреплённой и охраняемой тюрьме, он не думал. Нужда был для него полубогом, а богам – пусть даже с приставкой «полу» – доступно всё. Потому Мефодий не спал, чутко ловил звуки, доносившиеся из-за забранного решёткой окошка под самым потолком камеры. Но тихо было на тёремном дворе, лишь изредка перекликались караульные…

Один Гришка Косой сомневался. Он тоже не спал, но в отличие от подельщика Жилы не вслушивался в ночную тишину, а думал. Крови на руках Григория не было – ни большой, ни малой. Не успел он ещё измараться в том дерьме, в котором его товарищи по ватаге плавали по уши. Во время налёта Косой отсиделся в броневике, оружия не применял. Когда с дирижабля последовал приказ сдаваться, первым упал мордой в землю, отшвырнув подальше карабин. Да и в предыдущих делах банды всё больше стоял на шухере, жизней человеческих не губил. Потому всё правильно подумал про него следователь Полуектов – Гришка готов был к сотрудничеству.