— Атака!

Рокот…вой…рев движка!

— Давай, Дмитро! Давай!

Визг тормозов.

Клуб серой цементной пыли.

— Атака!

Невесомо твое тело! Стальные пружины — твои ноги! Исчезли в вихре стремительных движений твои руки!

Грязный уазик без номеров. Белая «копейка».

Чужие лица за грязными стеклами. Растерянно-судорожные движения чужих рук.

Поздно. Для них уже — поздно!

— Бросай оружие!

— Руки!

— Все на землю, суки!

— Брось на хер, пристрелю!!!

Распахнута чужая дверь. Взлетает чужая рука. Защита?! Замах?! Некогда разбираться!

Удар прикладом — рывок за обмякшее плечо — за шкирку мордой вниз:

— Лежать! Лежать, падла!!!

— Гаси его!

Чувство угрозы.

— Дэн! Сза…!

Страшный удар по затылку.

Черный беззвучный взрыв в глазах.

Плывет под невесомым телом земля.

Мир исчез.

Станция Моздок. Первое апреля тысяча девятьсот девяносто пятого года.

Перед вагонами замершего состава, на большой утоптанной площадке, не спеша, потягиваясь, оглядываясь по сторонам, собираются группки омоновцев. Команда была — построение в семь тридцать. Предостаточно времени и покурить и размяться после ночевки на жестких полках, похоже, помнивших еще сукно казачьих шаровар и красноармейских галифе времен Гражданской.

Радио в вагонах выкрикивает жизнерадостным баритоном:

— Московское время семь часов. Начинается один из самых веселых дней в году. И если вы еще не придумали какую-нибудь шутку или розыгрыш для своих родных и близких, то сейчас — самое время это сделать!

— Да мы уже прикололись. Куда веселей… — проворчал кто-то у Змея за спиной — родные и близкие просто тащатся!

— Ладно, не плачь! — голос Пионера был, как всегда бодр и свеж. — И вообще, пора на зарядку, видишь, другие мальчики уже строятся.

Змей покосился на взводного через плечо и улыбнулся. Золото-человек! Бывший пограничник. Никогда не ноет, никогда не теряет спокойствия и чувства юмора. Даже в самой серьезной обстановке слова у него выходят какие-то смешные — не повторить и не передать. Не тупые уродцы безграмотной речи, а веселые и ненавязчивые экспромты умного человека, играющего роль служаки-простачка. А уж службу-то он знал. В свое время честно относил два года своего «калашникова» по ледяным берегам Охотского моря. А затем остался в родном погранотряде на сверхсрочную, надел прапорские погоны. Но опять же не отсиживался на складах и в канцеляриях, а мотался по заставам, готовил молодых погранцов в учебном взводе, вкусив все прелести ответственности за драгоценный личный состав. Когда началась перестройка, переросшая в перестрелки, побывал и в Таджикистане, куда Большие Пограничники, тоже не лишенные юмора, направляли команды из солнечных северных гарнизонов. Перестроечные приключения ненадолго прервались коротким походом на гражданку, а завершились стремительной карьерой в отряде милиции особого назначения. Как сам Пионер говорил своим ореликам:

— Учитесь, салабоны: мне еще тридцати нет, а я уже — лейтенант и командир взвода!

Вот и сейчас он скалит зубы и весело кричит в суетную кашу из бойцов, рюкзаков, оружия и сворачиваемых спальников:

— Ну что? К борьбе за дело хрен знает кого и за хер знает что будете готовы?

— Ка-а-нечна готовы! — радостно отзывается вагон.

— Ну и ладушки! — выползай стр-роиться!

Тысяча пятьдесят бойцов и офицеров стоят в плотном каре. Невысокий, коренастый полковник — командир сводного отряда ОМОН, в центре стоя, проводит инструктаж. Голос его низкий, не бас благородный оперный, а хриповатый, со звоном металлическим, словно патроны в обойму, в головы омоновские точные фразы вгоняет.

Внимательно слушает строй. Этот кряжистый вояка свой черный берет на бедовой голове через добрый десяток боевых командировок пронес. До Чечни еще. Всю историю развала Союза и перестройки-перестрелки по его личному делу изучить можно. И здесь войны успел хапнуть полной ложкой. Это он в январе, с первыми омонами, плечом к плечу с десантурой, грушниками и пехотой-матушкой Сунжу форсировал, дудаевский Белый дом штурмовал. Это на его руках умирали ребята из кемеровского ОМОН, на которых свои же доблестные войсковики начиненную взрывчаткой кишку установки для разминирования обрушили. Это он командовал омоновцами, разбиравшими завалы над ротой братьев-вэвэшников, почти целиком погибшей в заминированном и подорванном боевиками доме. В каждом слове его — концентрат опыта, горькие таблетки из запекшейся крови тех, кто первыми шел. Внимательно слушает строй.

Змей

Колонна солидная у нас. Это хорошо. На такую не каждый рискнет напасть. По два БТРа в голове и в хвосте. В середине — десятка два грузовиков. В каждом — битком набиты омоновцы.

Я своих заставил бронежилеты одеть, «Сферы» на головы нахлобучить. Кое-кто из соседей подкалывает по этому поводу. Да и у моих бойцов у многих недовольные гримасы или язвительные усмешечки проскакивают. И в самом деле, черт его знает: на пользу весь этот металлолом, или нет. Опытные люди всякое говорят, разброс мнений от полного плюса до полного минуса. Правда, у армейцев, которые всякие страсти про броники рассказывали, — старье дремучего образца. А мы, прежде чем свои «Модули» с собой взять, один на полигоне втихушечку расстреляли. Узнали бы наши тыловики, живьем бы съели, а потом из командирской зарплаты тройную стоимость удержали. Но зато теперь твердо знаем, что, если наш броник с дополнительными пластинами надеть, то из автомата — точно не пробьет. Не говоря уж про осколки от гранат и мелочь разную. И потом, раз уж решил так, значит так. Хуже нет, когда командир не успел приказ отдать, а уже сомневается, или на попятную идет. Один-два таких случая и — все: нет командира. Как в свое время майор Фролов, наш куратор взводный с военной кафедры университета говорил: «Лучше хреновый приказ, чем никакого!«…Да-а! Сказал бы кто вольному студенту, будущему педагогу, в том самом золотом восьмидесятом, что пятнадцать лет спустя, он, в таких же майорских погонах, будет командовать отрядом милиции особого назначения на войне в центре России. К психиатру бы обратиться этому пророку посоветовал. Или посмеялись бы вместе над таким приколом… Спасибо лауреату Нобелевской премии мира Горбачеву и его товарищу по партии Борису. Нескучно живем. А уж мирно-то как!.. А вас, майор Фролов, веселый матерщинник с двумя боевыми орденами, полученными то ли во вьетнамских джунглях, то ли в афганских горах, я теперь вообще каждый день вспоминать буду. Сумел все-таки кое-чему нашу братию студенческую расхристанную научить. Но жаль, что лишь кое-чему, а не всему, что умел. Вот теперь собственной башкой будем о гранит военной науки колотиться. Самоподготовка, блин.