Наконец мы оказались у Вестминстерского дворца. Полисмен, дежурящий у ворот, заглянул в машину, узнал Брокуэя и пропустил нас на внутреннюю стоянку. Тут же из здания палаты лордов выбежали два служителя с креслом-каталкой, пересадили туда Феннера и аккуратно повезли.

На прощание он помахал мне рукой.

На выезде со стоянки женщина-полицейская перекрыла движение у Вестминстерского аббатства, чтобы пропустить авто, доставившее лорда на заседание.

Вечером я уселся перед телевизором, чтобы посмотреть девятичасовые новости.

«Выступая сегодня в дебатах по вопросу размещения в Англии крылатых ракет, лорд Брокуэй гневно обличил… призвал мировую общественность…» Старик великолепным ораторским языком изложил практически все вопросы, о которых мы беседовали несколькими часами раньше. Невероятно? Мне самому до сих пор не верится.

Говорят, что после моего выдворения из Англии британская пресса, явно с подачи спецслужб, неоднократно пыталась подковырнуть Брокуэя на предмет связей с советской разведкой. Его постоянно провоцировали на скандальные откровения, впрямую ничего не приводили, но грязных инсинуаций было море. Девяностосемилетний Феннер стоически выдержал эту атаку, так и не проронил ни слова. А привлекать такую глыбу, живую историю страны к судебной ответственности было просто немыслимо, даже если и имелись бы веские улики против него. Как в том нашем фильме: «Кто его посадит? Он же памятник!»

В моем домашнем кабинете на стене висят четыре фотографии пожилых англосаксов, сформировавших из неопытного советского журналиста-разведчика то, что я представляю из себя сейчас как личность. Один из них, мой канадский гуру по нынешней профессии, не имеет никакого отношения ни к плату, ни к кинжалу. Второй – Ким Филби. Третий – мой фактически второй отец, замечательный журналист Брайен Бойден, о котором я обязательно расскажу отдельно.

Четвертый, самый выразительный – портрет Феннера Брокуэя. На нем этот человек еще «молод», ему не более восьмидесяти. Массивные роговые очки, губы в полуулыбке, взор устремлен немного вверх и вдаль.

Мне все время кажется, что этим своим взглядом он хочет переместить весь богатейший опыт своей жизни в будущее, подарить его грядущим поколениям. Если мне удалось дополнить хотя бы несколькими штрихами портрет этого выдающегося человека, великого гуманиста двадцатого века, то я уже счастлив.

Она родилась в 1943 году, окончила лондонский Imperial College, в 1982–1985 годах была председателем антивоенной организации Кампания за ядерное разоружение, Campaign for Nuclear Disarmament, Си-Эн-Ди. Член парламента с 1987-го. До 1988 года принадлежала к левому крылу Лейбористской партии. В 2007–2010 годах занимала ряд министерских постов в лейбористском правительстве. В 2012-м произведена в рыцарское звание Dame Commander of the British Empire, DBE.

В эту женщину трудно не влюбиться. Когда мы встретились зимой 1982 года, ей было уже под сорок. Чертовски привлекательна, хотя и не красавица в классическом смысле. Безукоризненная манера поведения и элегантная одежда. Мягкость и женственность в сочетании со спокойным, глубоким умом. Какое-то всеобъемлюще материнское, притягивающее начало и в то же время ореол недоступности.

В 1982 году Джоан была уже почти на гребне своей популярности. Совместно со священником Брюсом Кентом она, председатель Си-Эн-Ди, Кампании за ядерное разоружение, превратила эту хиреющую организацию в грозу правительства. Двухсопысячные митинги в Гайд-парке ставили под огромный вопрос успех консерваторов в деле размещения на Британских островах американских крылатых ракет. А раз так, то Си-Эн-Ди, в первую очередь лидеры этой организации, становились врагом номер один правительства Тэтчер.

Немало разноречивых мнений можно услышать о политических взглядах Джоан. Критики слева обвиняли ее в умеренности и соглашательстве, которые выражались, по их мнению, в том, что она возглавляла организацию среднего класса. Приписывали ей и антисоветизм. Однако возьму на себя смелость утверждать, что Раддок, как бы ни заставляла ее жизнь выступать на публике, являлась по меньшей мере преданной сторонницей левого лейборизма и с немалой долей симпатии относилась к нашей стране.

У меня, естественно, и в мыслях не было затевать роман. Но личность Джоан очень уж сильно притягивала меня, когда видел ее по телевидению. В результате я по личной инициативе, благо ежедневные журналистские дела не требовали согласования с руководством резидентуры, решил во что бы то ни стало вступить с ней в контакт.

Задумал я познакомиться с этой известной англичанкой под предлогом интервью к 8 Марта и смело написал ей письмо на адрес Си-Эн-Ди. Вскоре пришел рукописный ответ из ее родного города Рединга. Да, интервью, в принципе, возможно. Джоан просила меня позвонить ей, только домой поздно вечером, а не на основную работу в Бюро социальной поддержки населения, Citizen’s Advice Bureau, чтобы не было пересудов, что она, мол, использует рабочее время для выполнения своих общественных обязанностей.

Я позвонил, и мы договорились встретиться на вокзале Паддингтон. Она – по пути на заседание правления Си-Эн-Ди, а мне это совсем рядом с домом.

На перроне, весьма многолюдном, я без особого труда нашел со вкусом одетую женщину с шелковым платочком на шее и значком Си-Эн-Ди на бежевом плаще. Я предложил ей пройти ко мне домой, она отказалась. Я заикнулся об угощении, Джоан ответила, что не имеет права давать повод кому-либо интересующемуся подозревать, будто она «кормится, за счет русских. Но на чашку кофе в привокзальном кафетерии она все же согласилась.

Джоан просто и скромно рассказала о себе, вернее, о своей работе, о целях Си-Эн-Ди и о положении в антивоенном движении. В беседе с глазу на глаз – если кто-то за нами и следил, то только издалека – она чувствовала себя достаточно свободно для того, чтобы выразить поддержку советских инициатив в области разоружения.

Я спросил, не опасается ли она подрывных действий в отношении организации или ее лично со стороны английских спецслужб. Джоан ответила, что такая вероятность существует, она вполне реальна. Но Си-Эн-Ди нечего бояться. Ведь эта организация не имеет никаких тайн и идет в бой с открытым забралом. А вот в том, что СССР представляет меньшую опасность для дела мира, чем США и НАТО, Джоан была твердо убеждена, хотя из тактических соображений предпочитала это не подчеркивать в своих публичных выступлениях.

После часовой беседы Джоан встрепенулась, взглянула на часы и побежала в метро, чтобы поспеть к началу заседания правления. А я, очарованный ее обаянием и даже запахом духов, не спеша пошел домой, где тут же написал материал «Секрет популярности», который получился, как говорится, «от души», что впоследствии подтвердилось многочисленными положительными отзывами читателей моей газеты.

Между нами, видимо, что-то промелькнуло. Через несколько дней Джоан уже с готовностью согласилась на повторную встречу на Паддингтоне. Телефонный разговор был примерно такой: завтра там же, тогда же.