После этих слов кровь бросилась в лицо поручику, и он что есть силы ударил кулаком в лицо своего бывшего друга. Не удержавшись на ногах, тот улетел в кусты, ударившись головой о трухлявый пень.

Ничего не понимая, Мария удивлённо смотрела на своего неожиданного защитника.

– Он сказал что-то плохое? – наконец спросила она. – Этот офицер смотрел на меня, значит, его слова предназначались именно мне?

– Всё нормально! – ответил молодой дворянин, потирая ушибленную руку. – Просто на этот раз мы не сумели найти общий язык с этим господином!

Встав сначала на четвереньки, Мейден некоторое время бессмысленно тряс головой, с трудом приходя в себя. Когда Альфред протянул ему руку, чтобы помочь подняться, голландец высокомерно не заметил её.

– Мы будем драться сегодня же вечером! – сказал он по-немецки, с трудом переводя себя в прямоходящее положение. – В семь часов на этом самом месте, чтобы успеть закончить всё перед заходом солнца! Мне даже не нужны секунданты и прочая дребедень из дуэльных правил! Ты унизил меня перед этой шлюхой, и я непременно убью тебя!

В его словах была немалая доля истины, поскольку артиллерист считался лучшим фехтовальщиком среди офицеров «нового строя». Даже не взглянув на обидчика, Мейден заковылял в сторону своей палатки.

– Мне очень грустно, что я стала причиной ссоры! – огорчённо сказала Мария, глядя в глаза своему собеседнику. – Мне кажется, что ты напрасно ударил его!

Всё это уже не имело значения, поскольку Бейтон даже в мыслях не мог уклониться от предстоящего поединка. Он владел саблей немного хуже своего соперника, но в бою всё иногда решала простая случайность.

Достав карманные часы, офицер взглянул на их выпуклый циферблат с римскими цифрами по кругу. Уж было пять вечера, а это означало, что до дуэли оставалось всего ничего.

– Что это? – удивлённо спросила его спутница, глядя на изящную вещицу. – Наверное, украшение?

– И да и нет! – не удержался датчанин от невольной улыбки. – Это чудесный механизм работы французского мастера Мартинота. Он достался мне как военный трофей лет десять назад, в далёкой Фландрии. Сия безделица не только красива, с её помощью ещё можно определить время суток.

Указав на маленькую стрелку, он пояснил, что она показывает часы, а большая – минуты. С трудом поняв всё, что ей рассказывают, Мария в душе стала считать своего кавалера почти что волшебником.

– Теперь я покину вас! – неожиданно сказал Альфред. – Видите ли, сегодня вечером меня ожидает важное дело, которое никоим образом нельзя отложить!

Лишь взглянув ему в глаза, девушка сразу сообразила, что молодой поручик не сказал всей правды. Ещё она вдруг ощутила холодок смерти, который вдруг коснулся её пылающих щёк отвратительно холодными пальцами. Нечто подобное Мария чувствовала в тот день, когда был убит отец.

«Нет, я не дам смерти отобрать у меня и его! – решила она, будучи готовой на всё. – Тот офицер, который оскорбил меня, затевает что-то нехорошее, и я сумею нарушить его планы!»

Для вида едва заметно пожав Бейтону руку, девушка с той самой минуты решила не спускать глаз с полюбившегося ей поручика. Прячась в кустах за его палаткой, она стала терпеливо ожидать, что будет дальше.

Время тянулось неестественно медленно, но после теленгитского плена стрелецкая дочка научилась быть терпеливой. Вот, наконец, полог палатки распахнулся, и Альфред вышел наружу. На левом боку у него висел палаш в ножнах, лицо датчанина было напряжённым и очень серьёзным.

К удивлению Марии, он направился к тому самому месту, где произошла их последняя встреча. Прячась за кустами и стволами деревьев, девушка, как невидимая тень, кралась следом.

На небольшой полянке она увидела высокого офицера, которого Бейтон сегодня ударил по лицу. Он также был вооружён и наверняка поджидал своего недавнего обидчика.

Подойдя, Альфред что-то сказал на непонятном языке и выхватил свой палаш, отбросив в сторону ножны. Его противник сделал то же самое, и вскоре их клинки скрестились.

Несколько минут Мария наблюдала за схваткой, не выдавая своего присутствия. Через некоторое время она поняла, что её избранник заметно уступает в фехтовании высокому офицеру.

«Что же мне делать? – билась у девушки в голове одна и та же мысль. – Если я закричу или выбегу, Альфред может отвлечься и пропустить смертельный удар!»

И тут взгляд стрелецкой дочки упал на округлый камень, на который она случайно наступила ногой. Вспомнив о том, что отец когда-то неплохо обучил её сбивать птиц пращой, Мария быстро стянула с головы платок.

Наскоро смастерив нечто похожее на снаряд для метания, она вложила в него булыжник и закрутила над головой.

Эта помощь была очень своевременной, потому что как раз в этот момент Бейтон был ранен в правую руку. Переложив тяжёлый палаш в левую, он дал неоценимое преимущество своему сопернику.

Вдруг нечто, со свистом разрезав воздух, вскользь ударило Мейдена по темени. Вскрикнув от боли, голландец свалился в беспамятстве, выронив ставшую ненужной саблю.

Внутри лаза в Белой башне пахло сыростью, а под ногами то и дело сновали здоровенные крысы. Едва оказавшись снаружи, Воронин истово перекрестился, не видя ни зги из-за снега, падающего с небес сплошной пеленой.

– Ну что там, служивый? – вдруг услышал он чей-то гнусавый голосок. – Это я, инок Феоктист! Как считаешь, не обманет меня майор Келен? Десять рублёв он мне дать обещал, если проведу стрельцов в монастырь тайным ходом!

Мгновенно смекнув, о чём идёт речь, Исайка осторожно вынул саблю. Подойдя вплотную к предателю, он привычным движением всадил в него клинок по самую рукоять.

– Умри, иуда! – прошептал сотник, едва шевеля замёрзшими губами. – Умри, как мои братья сейчас там умирают!

Вытащив оружие из тела убитого, он брезгливо вытер его снегом, шедшим розовой пеной от ещё горячей крови. Перешагнув через неподвижное тело, Воронин пошёл прочь от монастырских стен. Вскоре он ступил на лёд, сковавший холодные воды Белого моря.

Мороз крепчал и постепенно стал пронимать сотника до самых костей, сковывая движения. Вдруг где-то рядом заржали кони, и снежная пелена перед его глазами вдруг разверзлась.

Метель прекратилась, и Исайка увидел перед собой сани, запряжённые парой гнедых. Они были пусты, а на месте седока лежал витой кнут и толстенный тулуп из овчины. Переминаясь с ноги на ногу, кони косили на него злыми глазами, но не трогались с места.

«Чудны дела твои, Господи! – подумал монастырский сотник, нащупав икону на груди. – Спаси и сохрани меня, грешного раба твоего!»

Натянув тулуп, он, усевшись поудобнее, огрел вороных удобно лёгшей в руку плёткой:

– Ннно, залётные! Унесите меня отсюда куда подалее, от злых воевод царских!