Однако в это время Эйхман уже жил в Генуе под именем Рикардо Клемента, а оттуда отплыл в Аргентину. Израильтяне долго его искать не стали. В этом же году, по словам Фридмана, «Артур допустил, что охота на Эйхмана подошла к концу».[308]

Только Фридман и Визенталь не хотели признавать, что охота окончена. Они проверяли любой слух, любую сплетню. «Правда в том, что никто ничего не знал, – сокрушался Фридман. – И с каждым днем про Эйхмана и прочих нацистов все больше забывали».[309]

В конце 1952 года, уже после переезда в Израиль, Фридман ненадолго приехал в Австрию, где встретился с Визенталем. Тот велел ему: «Напоминай израильтянам про Эйхмана… заставь их хоть что-то делать». По воспоминаниям Фридмана, в январе 1953-го, когда он уже собирался возвращаться в Израиль, Визенталь пожал ему руку и сказал: «Подумай вот о чем. Когда Эйхмана схватят, его будет судить еврейский суд в еврейском же государстве. На кону, Тадек, наша история – и гордость нашего народа».[310]

В том же 1953 году Визенталя ждал очередной успех в деле. Он встретил пожилого австрийского барона, разделявшего его страсть к коллекционированию марок.[311] Имя этого бывшего контрразведчика – Генрих Маст – он раскроет позднее.[312] Визенталь в своих записях назвал барона «католическим монархистом», тем самым подразумевая, что тот «всегда с подозрением относился к нацистам». Узнав о поисках Эйхмана, он вытащил письмо от бывшего армейского товарища из Буэнос-Айреса, работавшего инструктором на службе режима президента Хуана Перона, и указал на последний абзац.

Прочитав его, Визенталь лишился дара речи: «Только представь, кого я здесь видел – этого отвратительного борова Эйхмана, повелевавшего евреями. И даже дважды поговорил с ним. Он живет возле Буэнос-Айреса и работает в водопроводной компании». Барон риторически спросил: «Ну, что скажете? Некоторым преступникам все-таки удалось уйти?»[313]

Визенталь, несмотря на волнение, понял, что в одиночку сделать ничего не сможет. Учитывая влияние нацистов в Аргентине тех лет, Эйхман мог чувствовать себя там в полной безопасности. «Я не был для него серьезным противником», – признал Визенталь. Он решил посоветоваться с Ари Эшелем, израильским консулом в Вене, который предложил всю собранную по Эйхману информацию – в том числе полученную от барона – включить в отчет для Всемирного еврейского конгресса в Нью-Йорке. Одну копию передали лично президенту конгресса Науму Гольдману, вторую – в консульство.[314]

Из Израиля ответ так и не пришел. А из Всемирного еврейского конгресса Визенталь через два месяца получил письмо от раввина Абрахама Калмановица, в котором тот подтверждал получение информации и просил узнать адрес Эйхмана в Буэнос-Айресе. Визенталь ответил, что ему нужны средства, чтобы послать кого-то в Аргентину и выяснить это. Но Калмановиц отказал, добавив, что, по информации ФБР, Эйхман находится в Дамаске, что делает его недосягаемым, поскольку Сирия не выдает преступников.

Визенталь, как и Фридман за два года до этого, осознал, наконец, что его поиски никому не нужны. «Американских евреев в то время, видимо, беспокоили другие проблемы – писал он. – Израильтянам не было дела до Эйхмана, они сражались за свою жизнь с [президентом Египта Гамаль Абдель] Насером, американцы же вели холодную войну против Советского Союза».[315] Визенталь чувствовал, что, «не считая пары других таких же дураков-единомышленников», он остался один… «Послевоенная фаза охоты за нацистами завершилась».[316]

Тем не менее он не изменил своему решению жить в Австрии. Позже он объяснял это тем, что в Европе имел возможность и дальше охотиться за нацистами. Однако в том же 1954 году ему пришлось закрыть свой Центр в Линце. Все архивы, по примеру Фридмана, он переслал в музей Яд ва-Шем в Иерусалиме.[317] Следовательно, и Визенталь окончательно понял: эти документы имеют скорее историческую, нежели юридическую ценность. Однако, как и Фридман, дело Эйхмана он придержал. «Честно говоря, не знаю, зачем я это сделал, потому что на тот момент я сдался», – признавался он. Визенталь остался в Линце, стал работать на еврейские организации, публиковаться в местных газетах и зарабатывать на жизнь иными способами.

После похищения Эйхмана в 1960 году рассказы Визенталя о давней встрече с бароном и отсутствие реакции на полученную от него информацию вызвали оживленные споры. Получается, что израильтяне упустили шанс арестовать преступника гораздо раньше. Иссер Харель, глава «Моссада», организовавший поимку Эйхмана, категорически не соглашался с этой версией событий, которую Визенталь предал огласке в своих мемуарах в 1967 году. Если рассказ Визенталя был правдив, то это выставляло Хареля не в самом лучшем свете.

Похищение Эйхмана стало самой выдающейся операцией израильских спецслужб против бывших нацистов. Однако оно окончательно рассорило Хареля и Визенталя.

* * *

В Германии интерес к преследованию нацистов, что в судебном порядке, что в сфере ограничения права на работу, окончательно угас к началу 1950-х. К тому времени в тюрьмах находилось не более двух сотен человек, остальных постепенно освободили по амнистии.[318] Канцлер Аденауэр в 1952 году прямо заявил: «Думаю, нам необходимо покончить с выслеживанием нацистов».[319] Казалось маловероятным, что в стране, которая так отчаянно хотела забыть о своем недавнем прошлом, появится новый «охотник за нацистами». И все же это произошло. Новый герой – Фриц Бауэр – не был похож на Визенталя или Фридмана, которые любили эпатаж, действовали независимо и самостоятельно. Он имел больше общего с Яном Зейном, польским следователем, который вел дело против Рудольфа Хёсса и персонала Освенцима.

На первый взгляд они были довольно разными: Бауэр вырос в светской семье немецких евреев и большую часть холокоста прожил в изгнании; Зейн происходил из семьи католиков с немецкими корнями, и его брат во время оккупации объявил себя фольксдойче. Однако эти различия были менее важны, чем сходства. Оба заядлые курильщики, они оказались талантливыми прокурорами и всегда тщательно выстраивали дела, гарантируя себе победу в суде. В то время, когда сотрудничество с двух сторон «железного занавеса» было редкостью, они доказали, что это возможно, совместно собирая доказательства для судебных процессов.