Став в 1930 году самым молодым судьей в Штутгарте, Бауэр зарекомендовал себя справедливым юристом, который нередко давал раскаявшимся преступникам шанс на искупление. Годом спустя местная нацистская газета выпустила статью под названием «Окружной судья-еврей злоупотребляет правом в политических целях».[328] В статье гневно вопрошалось, почему Министерство юстиции «покрывает выходки судьи Бауэра». Безо всяких сомнений, для нацистов главная его вина прежде всего заключалась в политических пристрастиях, но, поскольку прямо обвинить Бауэра в этом они не могли, журналисты были рады лишний раз упрекнуть его хотя бы за происхождение.

В этом случае они проиграли, хотя и не полностью. Бауэр подал иск за клевету. Суд вынес решение в его пользу, но газета не упустила шанс в очередной раз уколоть: «Выражение “окружной судья-еврей” отныне считается клеветой».

В январе 1933 года к власти пришел Гитлер, а уже в марте Фрица Бауэра, Курта Шумахера и других видных социал-демократов отправили в Хойберг, первый концентрационный лагерь Вюртемберга. Никто не сомневался, что поводом для ареста стали их политические взгляды. В ноябре Бауэра выпустили, как утверждает Штайнке и вслед за ним франкфуртская выставка, только после того, как он и еще несколько заключенных дали присягу верности новому режиму. «Мы безусловно поддерживаем отечество в борьбе за честь и мир»,[329] – говорилось в ней. Шумахер, впоследствии возглавивший Социал-демократическую партию, подписывать присягу отказался и пробыл в концлагере до самого конца войны, пока его не освободили англичане. Бауэр всегда восторгался его «невероятной смелостью и мужеством».

На франкфуртской выставке в числе экспонатов была представлена копия газеты с текстом присяги, под которой стояли подписи освобожденных из заключения. На второй строке значилось имя «Фриц Хауэр». Организаторы утверждали, что это обычная опечатка, в списках заключенных не было больше никого с настолько похожей на «Бауэр» фамилией. Ссылались они и на другие документы, из которых якобы следовало, что Бауэр все-таки подписал присягу. Однако и Войяк в своей биографии, и Циок в фильме этот факт проигнорировали – поскольку неоспоримых доказательств все-таки не было.

«Если он и подписал присягу, то только ради семьи, – добавляла Циок. – Он все делал ради своей семьи». Несмотря на раздражение, вызванное шумихой вокруг еврейского происхождения Бауэра, Циок все-таки признавала: он должен был знать, что антисемитская политика нацистов подразумевала, что и Бауэра, и его родственников скоро ждут гонения именно по этой причине, даже если все начиналось лишь с политических мотивов.

И если спор из-за присяги кажется незначительным, то другой аспект жизни Бауэра – его сексуальная ориентация – вызывал поистине горячие споры. В 1936 году он бежал в Данию, где за два года до этого поселилась его сестра с мужем. Бауэр словно очутился в либеральном раю. «Датчане живут, не думая о собственном счастье, будто это само собой разумеется, чем невольно шокируют приезжих»,[330] – писал он.

Однако, по данным Штайнке и франкфуртской выставки, счастье это омрачалось регулярными визитами в полицию, куда его приглашали на допросы из-за предполагаемых контактов с гомосексуалистами. В 1933 году Дания стала первой страной, легализовавшей секс между мужчинами по обоюдному желанию, тем не менее гомосексуальная проституция по-прежнему находилась вне закона. В полицейском отчете, представленном на выставке, утверждалось, что Бауэр признал два гомосексуальных контакта, но отрицал факт оплаты за секс.

Войяк предположила, что такие сомнительные документы обнародовались, чтобы опорочить репутацию Бауэра, «используя предрассудки против гомосексуалистов, до сих пор у нас бытующие».[331] Циок зашла еще дальше, утверждая, что Бауэр вовсе был «асексуален и ни с кем не вступал в связь». При этом добавила: «Если он и был геем, то это его личное дело». Обе они избегали этой темы в своих произведениях.

Моника Болль, куратор франкфуртской выставки, отстояла право включить спорные документы в число экспонатов. «Эта тема важна не сама по себе, – настаивала она в первый день выставки, проводя для меня экскурсию. – Вы думали, что в Дании он был в политической безопасности. Но и там он подвергался нападкам по мотивам, связанным с его личной жизнью. Мы должны признать, что этот факт имеет историческую значимость. Лишь поэтому мы обнародуем документы. Они вовсе не дискредитируют Фрица Бауэра, они дискредитируют власти Дании».

Как ни странно, обе стороны дискуссии вокруг Бауэра часто забывали о том, что, в общем-то, находятся на одной стороне и признают его выдающиеся достижения. Просто одни стремились представить Фрица в сугубо положительном свете, а другие считали, что никакие сплетни о личной жизни не смогут затмить его достоинств.

Когда в 1940 году германские войска оккупировали Данию, Бауэр опять оказался в опасности. С помощью датских социал-демократов он скрылся в подполье. В 1943 году женился на Анне-Мэри Петерсон в датской лютеранской церкви, должно быть, пытаясь дополнительно себя подстраховать.[332] В том же году Гитлер велел депортировать всех евреев из Дании, на что датское Сопротивление ответило легендарной спасательной операцией, позволившей семи тысячам евреев ускользнуть в Швецию. Среди них были Бауэр, его родители и сестра со своим мужем.

В Швеции он стал редактором эмигрантской газеты «Социалистическая трибуна» для немецких социал-демократов. Среди его младших коллег был Вилли Брандт – будущий канцлер ФРГ, который поражал Бауэра способностью находить друзей по всему миру. Бауэр называл его «умный, как американец».[333]

После войны Бауэр с семьей решил вернуться в Данию. В прощальной речи на собрании антифашистских активистов 9 мая 1945 года, сразу же после капитуляции Германии, он высказал мнение о будущем своей родины: «Германия сейчас tabula rasa… На этом фундаменте можно выстроить новую, лучшую страну… Мы признаем, что Германия обязана ответить за преступления, совершенные от ее имени… Стоящие у власти нацисты, развязавшие войну, преступники из Бухенвальда, Бельзена и Майданека должны быть наказаны по всей строгости. Никто из нас не просит жалости к немецкому народу. Мы знаем, что немцы сами заслужат сочувствие и уважение – пусть не сейчас, но через годы и десятилетия».[334]

В том же году Бауэр издал книгу на шведском с пророческим названием: «Die Kriegsverbrecher vor Gericht» («Суд над военными преступниками»).[335] В 1947 году он написал статью «Убийцы среди нас», чье название наверняка было цитатой первого послевоенного немецкого фильма о разоблачении нацистского преступника. Спустя два десятилетия эти же слова послужат заголовком к первым мемуарам Визенталя.