Бауэр с самого начала хотел внести вклад в восстановление прежнего престижа Германии. Из Дании он писал своему другу Шумахеру, что просил у американских властей разрешения вернуться обратно в Штутгарт, заполнял бесконечные анкеты, но все равно получил отказ.[336] Он высказал подозрение, что это было связано с нежеланием американцев восстанавливать евреев на прежних государственных должностях. Если Брандт и прочие его соратники вернулись в Германию сразу после войны, то Бауэру удалось это сделать лишь в 1949 году. Сперва он работал в Брауншвейге, курируя деятельность районных судов, затем стал окружным прокурором. Там началось его противостояние с бывшими слугами Третьего рейха.

* * *

Дело, благодаря которому родилась репутация Бауэра как непримиримого борца с нацистами, не было связано с военными преступлениями или преступлениями против человечества. Оно вообще на первый взгляд казалось самым банальным – тем не менее позволило поднять критичный для послевоенной Германии вопрос о людях, пытавшихся 20 июля 1944 года убить Гитлера.

В тот день Гитлер собирался обсудить военные планы со старшими офицерами в Ставке «Волчье логово» (Восточная Пруссия). Полковник Клаус фон Штауффенберг поставил под стол рядом с ним портфель, начиненный взрывчаткой. Однако один из офицеров случайно отодвинул портфель за ножку стола, и Гитлер выжил. Кем же считать заговорщиков: предателями или героями?

Любой, кто видел фильм «Операция «Валькирия» 2008 года с Томом Крузом в главной роли, знает, что ключевым игроком в разыгравшейся драме был майор Отто Ремер, командир охранного полка «Великая Германия» в Берлине. За годы войны он получил восемь ранений, Гитлер наградил его Рыцарским крестом с Дубовыми листьями.[337] В преданности майора никто не сомневался. Пытаясь захватить власть в Берлине в суматохе после взрыва, заговорщики сообщили Ремеру, что Гитлер мертв, и поручили ему арестовать министра пропаганды Геббельса.

Когда Ремер вошел в его кабинет с двадцатью солдатами, Геббельс заявил, что фюрер жив и он может это доказать. Он набрал телефонный номер, и Гитлер на том конце провода велел Ремеру арестовать мятежников. Впоследствии их всех задержали и казнили либо принудили к самоубийству. Ремер закончил войну в звании генерал-майора.

После войны в Западной Германии ему удалось создать ультраправую Социалистическую имперскую партию и, обрушившись с едкой критикой на тогдашнее руководство страны, собрать немало сторонников. Когда партия стала заметной на региональных выборах в 1951 году, деятельность Ремера заинтересовала всю Германию. Еженедельник «Дер Шпигель» охарактеризовал его, невольно повторив ранние описания Гитлера, как «тридцатидевятилетнего худого мужчину с изможденным лицом и горящими глазами фанатика».[338]

Ремер утверждал, что новое демократическое правительство на самом деле «подчиняется приказам иностранных сил». Как подобные заявления ни бесили руководство страны, достойно ответить в правовом поле оно не могло. Впрочем, 3 мая 1951 года на предвыборной акции в Брауншвейге Ремер зашел слишком далеко. Он не только оправдал свои действия во время заговора 20 июля, но и заявил, что «заговорщики были предателями в высшей степени и финансировались иностранными государствами».

Бауэр ухватился за возможность выразить позицию, которая отражала его видение недавнего прошлого Германии. Он не стремился наказать Ремера за его роль в борьбе против заговорщиков. Подготавливая иск о клевете, он хотел лишь объяснить немецкой общественности, что представлял собой истинный патриотизм во времена правления Гитлера.

Судебный процесс, открывшийся 7 марта 1952 года в Брауншвейге, привлек внимание шестидесяти немецких и иностранных журналистов. В зале заседания Бауэр произнес пламенную речь с ясной философской и политической идеей: «Разве те, кто выступает против несправедливой войны, не имеют права на сопротивление и борьбу?.. В столь беззаконном государстве, каким был Третий рейх, нельзя говорить об измене».[339] Ремер так и не сумел предоставить доказательств, что заговор финансировали зарубежные страны, однако это было неважно. Бауэр в любом случае категорично настаивал, что эти люди действовали из любви к своей отчизне, попранной чудовищным режимом.

В глубине души, конечно, он видел мотивы заговорщиков не столь благородными, какими выставлял их в зале суда. В марте 1945 года он писал: «Антинацистские настроения в Германии зародились не как ответ на этическую или политическую сторону нацизма, а из-за того, что Гитлер проигрывал войну».[340] Убийство фюрера позволило бы Германии «избежать полной и безоговорочной капитуляции» и сохранить независимость.

Тем не менее его выступление в Брауншвейге было истинным криком души: «Известные нам факты и непреложные основы права обязывают прокуроров и судей демократического государства реабилитировать героев 20 июля без всяких условий и ограничений».[341] Бауэр рассказал и личную историю о юношеских годах в Штутгарте, где он учился в одной школе с Клаусом фон Штауффенбергом. Его бывший однокашник и другие лица, участвовавшие в заговоре, «видели свою задачу в том, чтобы защитить наследие Шиллера»,[342] – утверждал Бауэр, ссылаясь на любимого поэта, философа и драматурга страны. Иными словами, заговорщики питали глубокую преданность к истории и культуре Германии и были истинными патриотами.

Судья Иоахим Хеппе, воевавший в свое время под Сталинградом и побывавший в советском плену, признал, что его «глубоко тронули» моральные проблемы, поднятые Бауэром, который так сосредоточился на своей аргументации, что даже забыл попросить для Ремера конкретного наказания. Суд признал того виновным в клевете и приговорил к трем месяцам лишения свободы. Приговор, однако, не был приведен в исполнение, потому что Ремер бежал в Египет и вернулся лишь несколько лет спустя, после амнистии.[343]

Для Бауэра, впрочем, это была грандиозная победа. Суд согласился, что в Третьем рейхе царило беззаконие, следовательно, морально оправдал тех, кто сопротивлялся режиму. Заговорщики, как вслед за Бауэром гласил вердикт, «стремились избавиться от Гитлера и его власти из горячей любви к отечеству и самоотверженного чувства ответственности перед людьми. Не с намерением навредить стране или ее военной мощи, а лишь из желания помочь».[344]