Мы так и стоим молча, и я понимаю, что малышка все еще ждет моего ответа. Маша у порога стоит, и я вижу, как сильно она сжимает простынь пальцами, которые все побледнели уже. Вместо того, чтобы обвинить меня в содеянном, малышка только про долг этот проклятый беспокоится. Черт.

– Иди в свою комнату, Маша.

Девочка ничего не отвечает. Лишь усмехается как-то странно и выходит, тихо закрыв за собой дверь. Я же остаюсь один в комнате понимая, что своими руками просто с землей сравнял то, что еще даже не началось, и не могло начаться даже, не должно было.

Я посмел обидеть ту, которая уже давно поселилась в моей голове, и что еще хреновее – почти ничего не помню.

Иду в душ и быстро смываю с себя кровь. Ее, мать ее, кровь девственную. Одеваюсь и караулю Машу под ее дверью минут двадцать, но она так не выходит.

За это время успеваю убрать следы своего безумия, словно самому себе показать, что не было зверя, и вчерашней ночи тоже. Но нет. Не отмыть такое уже. Ничем.

Набираю Елену, врач нам тут точно не помешает. Хоть один адекватный человек должен быть. Проходит еще полчаса, но Маша так и не выходит из комнаты. За дверью тишина гробовая, и это заставляет меня насторожиться. Мне надо проверить ее. Просто на всякий случай.

Вхожу в ее комнату. Кровать застелена, все чисто и убрано, как никогда. Дверь в ванную плотно закрыта, оттуда доносятся звуки воды из душа. Слишком долго что-то отмывается девчонка, чересчур долго.

Что-то неладное я чувствую в этот момент. Открываю дверь и застываю на пороге.

* * *

Сквозь стеклянную стену душа вижу девочку. Она сидит на самом дне кабинки и не шевелится. По ее худому телу неистово бьет вода, а она никак не реагирует, точно застыла вся. В ванной уже все паром заплыло и, кажется, совсем нет воздуха.

Подхожу ближе, не могу сдержаться. Маша так и сидит в одной позе, даже не замечая меня. Ее бледная кожа стала розовой от пара и влаги. Кое-где уже отчетливо проступили синяки. От моих рук. Она смотрит в одну точку и даже не моргает.

Невольно на грудь ее взгляд бросаю. Маленькие, но полные полушария с нежно розовыми-сосками поднимаются с каждым ее вздохом. Тяжелым и глубоким.

Одним махом выключаю воду. Ругаюсь про себя как только можно.

Хочу помочь ей выбраться, но как только мои руки ее касаются, девочка словно в себя приходит, из пучины своих мыслей вырывается. Она вскрикивает громко раненым зверем, забиваясь вглубь кабинки, и неистово отмахиваясь от меня руками.

– Неет, не надо! Не прикасайтесь!

Черт, я сам этой ее реакции дикой пугаюсь, а малышка лишь подбирает ноги под себя, пытаясь прикрыться. Матерю себя как только можно, хватаю первое попавшееся полотенце, и заворачиваю девочку в него, пытаясь вытащить ее отсюда, но это оказывается не так просто.

Малышка словно взбесилась. Она брыкаться начинает, орать истошно, кусаться и при этом всем реветь так сильно, что у меня, блядь, мороз по коже тут же проходится.

– Тихо, малыш, спокойно! Маша…Да не трону я тебя, не бойся, девочка.

Сцепляю зубы и все же подхватываю малышку на руки. Выношу ее из ванной. Она мне вообще невесомой кажется, хоть бы сорок килограмм в ней было.

На кровать укладываю, прямо так, в полотенце завернутую. Ее всю трясет, губы дрожат, смотрит в одну точку глазами своими стеклянными. Она пытается закутаться сильнее в это полотенце, закрыться от меня, а я…не знаю что делать.

Мне нельзя ее обнять. Вообще ее трогать запрещено теперь. Хуже только сделаю, хотя кажется, хуже уже некуда. Сажусь на корточки напротив нее. Руки по обе стороны от ее бедер ставлю, заставляя посмотреть мне в глаза.

– Маш, где болит у тебя? Скажи, не надо скрывать. Я мог навредить тебе. Сильно.

Я пытаюсь по голове ее погладить, но она лишь вздрагивает от этого, словно я делаю ей больно. На мой вопрос как-то странно реагирует, начиная вздрагивать и головой качать. Истерика это. В самом ее хреновом проявлении.

– Нигде. Нигде не болит. Ничего не болит. Не болит. Уйдите. Уйдите, прошу…

Она дрожит вся ужасно и сильно заикается, а я хочу пустить себе пулю в лоб за то, что сделал с ней.

Не знаю, сколько это длится, но мне кажется, эта истерика не прекратиться никогда. Маша тяжело и прерывисто дышит. Ее всю колотит, трясет просто, словно от шока такая реакция дикая или моей близости сейчас. Господи маленькая, что же я сотворил с тобой.

Раны на ее запястьях от жара воды стали еще краснее. На бедрах отчетливо красуются синяки от МОИХ рук. От ее истерики тихой даже у меня по спине проходит мороз, но я даже рад этому, ведь лучше так, чем она будет умирать молча, закапывая тем самым и меня заживо.

– Ложись. Тебе надо поспать.

Укладываю Машу в кровать прямо в полотенце. Одеялом укрываю и выхожу за дверь, о которую хочется головой биться. Кажется, нужен врач. Срочно.

Глава 22

Не помню, как доковыляла до своей комнаты. Болело все тело и кажется, даже волосы. Добравшись до своей кровати, я просто падаю на нее прямо в простыни, которой меня укрыл…зверь.

Я глупая. Просто идиотка, раз посмела подумать, просто представить на миг, что Арбатов будет со мной нежен. Нет. Он зверь, и сегодня лишь доказал это. Я увидела его злость во всей красе и теперь мне хочется только одного – поскорее сдохнуть.

Переворачиваюсь на бок, и глаза закрываю, поджав под себя ноги. Мне ничего не хочется. Все тело ноет, внизу живота все еще тянет. Мне кажется, что я до сих пор сплю, и то, что произошло – неправда. Ведь не таким должен быть первый раз. Наверное, не таким.

На дворе уже давно рассвело, за окном мелькают и поют маленькие птички. Я смотрю на них и жалею, что у меня нет ружья. Я бы их все убила, оторвала бы им головы, не оставив ни одной в живых. Поступила бы также, как поступил со мной тигр этой ночью.

В голове набатом стучит – сама. Сама же хотела его, как остервенелая. Всего его, каждую его клетку, желала заполучить, но не так. От одной только мысли об Арбатове мои трусики тут же становились мокрыми, вот