Зеркала в туалете не оказалось, и Женька, осторожно ощупав лицо с марлевыми тампонами на лбу и щеке, поставила крест на всей дальнейшей жизни.

«Все кончено, все кончено, все кончено», – билась испуганной птицей одна-единственная мысль. Женька присела – ноги не держали.

Дверь в туалет распахнулась, Женька тут же услышала крик:

– Больная, что с вами?

Навстречу Жене торопилась медсестра – хмурое существо с внушительными формами.

– Умываюсь.

– Слезами умываетесь? Подумаешь – царапина на щеке. Все до свадьбы заживет. Голова кружится?

– Немного, – пролепетала Женя.

– Лежите больше, чтоб хуже не стало. Кстати, к вам пришли.

– Кто?

– Не знаю, женщина пожилая.

– Мама, наверное.

– Поднимайтесь.

Медсестра подхватила Женьку под локти, легко поставила на ноги.

– Все хорошо?

– Все хорошо, – покорно согласилась больная.

Выдавила пасту на щетку, сунула в рот, повозила, собрала все в пакет и вернулась в палату.

– Женечка, ты как? – Вера Ивановна устремилась навстречу дочери, заглянула в лицо. – Как себя чувствуешь?

– Нормально.

– Что говорит врач?

– Не знаю, я только недавно проснулась, врача еще не видела. Как там Артемка?

– Я ему ничего не говорила, утром в сад отвела. – Вера Ивановна всмотрелась в глаза дочери. – Ты что, плакала?

– Мам, – Женя заморгала, – мне никто не звонил?

– Звонили, Женечка, и Евгений Станиславович звонил, и Нинка звонила.

Вера Ивановна еще по пути в больницу дала себе слово не проговориться, не выдать Халтурина, а заодно и себя.

– И что ты им сказала?

– Как ты и просила: что ты уехала к родне.

…Мелентьева, ни на минуту не поверив в несуществующую родню, набрала рабочий номер Халтурина и, услышав его голос в трубке, простонала:

– Слушай, а что вчера было? Ни черта не помню.

– А, привет, – Евгений усмехнулся. – Не помнишь, как вынуждала меня жениться на себе?

– Врешь!

– Если бы.

– Господи! Жениться?

– Именно.

– Кошмар. А Женька мне приснилась или на самом деле приходила?

– На самом деле приходила.

– И что потом?

– Потом она убежала, нарвалась на грабителя, он ее избил и сумку отнял.

– Ой, ужас, – Нинка ощупала голову – в голове стоял равномерный гул, как в улье. – Ты был у нее?

– Да, ездил, – при воспоминании о Жене желание разговаривать с Мелентьевой пропало.

– Ну?

– Она спала, и меня не видела. Хотя, наверное, к лучшему.

– Я поняла, – проскрипела Нинка, – еще одна проблема. Все, между прочим, из-за тебя.

– Я знаю, – с покорностью согласился Халтурин.

В голове у Мелентьевой все завертелось, как в барабане стиральной машинки, она попыталась угадать причину халтуринского покаяния, но мысли ускользали.

– Что, все так плохо?

– А ты как думаешь? Женя решила, что между нами…, короче, она все не так поняла.

– Думаю, тебя надо депортировать, и все наладится.

– У меня другие планы. Скажи, я нравлюсь Жене? – Халтурин решил привлечь Нинку в сообщники.

– Уже не знаю. У меня сведения недельной давности.

– А неделю назад как было?

– Неделю назад нравился.

В голове выстрелило, Нинка издала тихий стон:

– Халтурин, я не в состоянии разговаривать. Я позже перезвоню, может, вместе в больницу поедем?

– Не знаю, насколько это хорошая идея, – засомневался Халтурин. – Жене это может не понравиться. Ее грабитель ударил в лицо, сама понимаешь…Надо подумать.

– О, вот это без меня, – заявила Нинка и простилась.

Быстрорастворимый аспирин, апельсиновый фрэш, что еще? Мелентьева не знала, что еще придумать, чтобы избавиться от абстинентного синдрома. Повторила апельсиновый фрэеш, пошла в ванную и встала под душ.

Сергей Божко в обнимку с метровыми желтыми розами, с пакетами, бесшумно, как настоящий домушник, открыл дверь, остановился на пороге и прислушался.

За дверью ванной комнаты шумела вода, в воздухе висел тонкий аромат геля.

Сергей пристроил покупки на комод, разделся, снял и аккуратно поставил замшевые туфли, заглянул в ванную – аромат геля зазвучал отчетливей.

За рамой из узорчатого стекла интригующе проступал нечеткий силуэт обнаженного тела, над стеклом возвышалась темная макушка. Силуэт плавно двигал руками и покачивался под водяным дождем. Все вместе – силуэт и аромат – подействовало на Божко возбуждающе.

Сергей вошел, стащил с себя одежду и толкнул полупрозрачную раму.

Пока Нинка хлопала глазами и разевала рот, ожидая какой-нибудь пакости от банкира, Божко оказался рядом, прижал скользкое тело к себе, не говоря ни слова, коленом раздвинул ноги.

Нинка потеряла равновесие, как обезьяна, ухватилась руками за держатель для душа и повисла, а Сергей покрыл поцелуями ее шею, грудь и подмышки. Возбуждение банкира передалось Нинке, она обняла любовника ногами и закрыла глаза.

– Я убью тебя, – хрипло пообещал Божко, с силой проникая в Нинку, – это невыносимо.

…Когда вспышку страсти-ненависти смыло душем и унесло в канализацию, Сергей выдавил на Нинку гель, получая наслаждение, растер ладонями, ополоснул и обернул в простыню. Нинка была послушной и податливой, как пластилин. Божко забросил покорную Мелентьеву на спину, перенес в спальню и уронил на кровать.

– Что будем делать? – поднял виноватые глаза на Нинку Божко.

– Давай, поедим чего-нибудь.

– А по жизни?

– И по жизни будем питаться со вкусом и с пользой для организма. И никаких блинчиков-оладушков-пирожков.

– Нин, я серьезно. Ты меня простила?

– Еще нет.

– Значит, замуж не пойдешь за меня?

– Слушай, Божко, ты сегодня альфа-самца изображаешь, завтра романтического любовника, послезавтра радикального домостроевца. К тебе приспособиться невозможно

– Купи петуха и морочь ему голову. Когда такое было? Поиздеваться захотела? – обиделся Божко.

– А почему не поиздеваться, если ты вчера вел себя, как полный придурок.

– Знаю, что как придурок, только я уверен был, что это твоих рук дело! – покаялся Божко, по-бычьи наклонив голову. – А сегодня думал, думал, и решил, что проект Халтурину мог отдать мой партнер.