Матильда продолжала стоять посреди комнаты и слушать находившегося по всей видимости не в самом вменяемом состоянии полковника Власова. Она по-преждему не могла выдавить из себя ни слова, появись даже у нее очень большое желание. И не могла заставить себя сделать шаг. Или сесть.

– Николай вообще знает, что я жива? – губы плохо слушались Матильду.

Власов не ответил.

– Танцуйте.

– Сейчас? – с ужасом прошептала Матильда.

Власов склонил голову набок и посмотрел на нее с таким выражением, будто Матильда сморозила невозможную глупость.

– Нет, конечно. На премьере. Идите с утра на репетицию и танцуйте.

– Как танцевать? Я не могу, – выражать мысли получалось только короткими фразами.

– Не можете? Вот как?

– Все срежиссировано, распределены роли… Меня просто не включить уже в балет… Зачем…

– Идите с утра на репетицию. Петипа в курсе. Дирекции Императорских театров дан приказ свыше.

– Зачем? – тупо повторила Матильда.

Власов снова проигнорировал ее вопрос. На туалетном столике возле кровати тикали привезенные Матильдою из дома часы. Матильда села. Она не могла точно определить, сколько прошло времени, прежде чем Власов заговорил снова. Нсмотря на то что часы стояли совсем рядом с ней и попадали в ее поле зрения, всмотреться и выяснить, который сейчас час, ей даже не приходило в голову.

– Вы знаете, на раздачу подарков в честь коронации ожидается прибытие ста тысяч человек, – неожиданно заговорил Власов, – а люди все идут и идут, целыми семьями, неся в руках иконы. Пешком проходят сотни километров. Мы уже сейчас насчитали народу полмиллиона. Подарков не хватит, места – не хватит. Вообразите себе, какая будет бойня. Я все пытаюсь, закрываю глаза – и все едино не могу себе это вообразить.

Он откинулся в кресле и прикрыл глаза, умолкая. Матильда с трудом перевела дыхание.

– Нелепая, чудовищная смерть, – снова заговорил Власов, – любая смерть по природе своей ужасна, но это – противоестественно даже по меркам общего порядка смерти. Массовая давка, убийство в первые часы правления Государя… Государь! Он не в состоянии ничего услышать, тем более предпринять. Наверное, рано или поздно в жизни каждого человека наступает момент, когда действовать далее он оказывается не в силах. Бессильны перед лицом реальности… Вы бессильны, я бессилен. Потому идите и танцуйте, Матильда. Делайте свою работу. Живите. Проживите сто лет.

Полковник Власов с усилием встал, сделал несколько шагов и остановился посередине комнаты, слегка покачиваясь и глядя на Матильду. Встала и она.

– Вы ведь… вы мне так и не скажете, кто за меня заступился? Кто помог. С балетом. – вместо вопроса у Матильды получилось утверждение.

Очень медленно, действуя как во сне, Матильда подошла к нему вплотную и встала ровно перед ним. Он был ниже Николая, чтобы коснуться губами его лица Матильде не пришлось вставать на цыпочки. Она поцеловала в самый уголок рта, вложив в этот жест все милосердие, на которое была когда-либо способна, и так же медленно отошла в сторону.

Полковник Власов кивнул Матильде в знак прощания – теперь уже навсегда, и молча вышел из номера. Дверь за ним закрылась бесшумно, и первые мгновения после его ухода Матильде казалось, что на прикроватном столике замерли привезенные ею из дома часы.

Матильда исполняла роль желтой жемчужины – черные, белые и даже розовые «жемчужины» уже были в балете. Мариус Иванович поставил для Матильды специальное па-де-де. Она должна была впервые исполнить на сцене тридцать два фуэте.

Леньяни смотрела сквозь Матильду, изо всех сил делая вид, что не видит ее в упор. Матильда поняла, что теперь, по прошествии времени, она ничего у не чувствует – теперь это казалось таким мелочным и неважным. Она грустно усмехнулась своим мыслям – когда-то срезанная перед выходом на сцену лямка казалась ей самым страшным, что может быть в жизни. Теперь она чувствовала такую удивительную пустоту, в которой не было места ничему, никаким эмоциям. Да выйди она на сцену полностью оголенной – едва ли это теперь сможет ее как-то стеснить или остановить.

И все же она дала себе слово изо всех сил стараться не искать глазами в зале Николая. Конечно, его бы не пришлось искать – она точно знала, какое место он займет в ложе. Но все-таки лучше туда не смотреть, кто знает, вдруг глупое тело снова откажется ей подчиняться.

О, теперь она, кажется, готова к любой роли – Мариус Иванович был ею доволен и искренне счастлив тем, что вопреки всем обстоятельствам Матильда принимает участие в этом балете. Так в античных трагедиях являлся бог из машины. Так иногда – совсем не часто и далеко не со всеми – случается справедливость. Она исполнит тридцать два фуэте, и впервые это сделает русская балерина. Не потому, что это было предопределено для нее судьбою, а скорее вопреки всему и вся. Она это сделает.

Парадный спекталь «Жемчужина» стал для Матильды гимном. То был не гимн коронации Николая, не был он и гимном ее любви к Николаю или даже просто гимном самой любви. Это был гимн жизни – самому понятию жизнь, тому, какой жизнь чувствовала и понимала Матильда. В эту жизнь входило все: плохое и хорошее, справедливое и нечестное, свершившееся и только задуманное, такое, чему произойти было не суждено.

Жизнь и гимн ее величию, и непознанности, и необъятности, ее ужасу и ее красоте. Гимн тому, что никогда – ни при каких условиях – человеку не суждено понять эту жизнь в полном объеме. Гинм тому, что как бы человек ни сражался с этой жизнью, как бы ни силился ее нарушить, перебороть или же, наоборот, раствориться в ней, слиться с нею и ею стать – человек никогда не сможет увидеть ее всецело. Человеку всегда будет доступна только ее малая часть. Гимн тому, что чем больше человек осознает в этой жизни, постигает и видит – тем более непостижимой открывается ему эта жизнь.

В миг ее триумфа, в порыве славления человеческой силы и жизни Матильда исполнила тридцать два фуэте, она не пыталась сделать это па-де-де лучше всех, все ее силы были направлены только на то, чтобы исполнить этот гимн максимально честно.

Священнодействие началось в десять часов утра, не имеющая ни до, ни после в российской истории давка на Ходынском поле к тому времени унесла несколько тысяч жизней – по официальным данным речь шла о полутора тысячах, по неофицальным – о четырех тысячах лишенных жизни человек.

К двум часам дня на полностью убранное и вычищенное от трупов и последствий трагедии поле прибыл Николай, оркестр под руководством великого дирижера Василия Сафонова давал концерт, появление на поле Николая было встречено громоподобным раскатом «ура» и исполнением всеми присутствующими государственного гимна Российской Империи «Боже, царя храни».

Запланированные по случаю коронации мероприятия шли согласно программе, вечером состоялся бал у французкого посла, после которого Император Николай II вместе с супругой отправился в имение к Великому Князю Сергею Александровичу, которое находилось под Москвой. Но сначала ровно в девять часов вечера столица загорелась невиданной доселе илюминацией.