— И зачем вы купили столько еды? — не переводя дыхание,продолжила она, — мы ни за что столько не съедим, все испортится, а я ненавижу,когда пропадает еда!

— Нет, — успокоил ее Димка.

— Что — нет?

— Не пропадет. Ваш сын и я… мы все съедим, вот увидите.

— Конечно, если задаться целью съесть, то можно съестьвместе с холодильником! Но вовсе не обязательно было столько покупать! И этидурацкие звери! Он что, правда повытаскивал их из ящика?!

— Правда, — ответил Димка и улыбнулся, — только правда иничего, кроме правды.

— Сам?!

— Сам. Я попробовал, и… нет. Вася… да.

Имя ее сына странно прозвучало в исполнении чужого мужчины,и Таня грустно на него посмотрела.

— Спасибо, — произнесла она неожиданно, — он так хотел хотьчто-то оттуда достать. Это у нас прямо навязчивая идея! А у меня как-то и денеглишних нет, и времени никогда нет там с ним стоять. Обезьяна! Он неделю мечталдобыть обезьяну. Его как раз неделю назад по-новому зарядили, этот дурацкийящик.

— Все дело в том, — Димка опять улыбнулся, — что этонеобыкновенная обезьяна. Ей обязательно нужно было, чтобы достали… именно мы.

— Вам чай с сахаром?

— Да, спасибо.

— А мой муж? — помолчав, спросила Таня. — Буйствовал?

— Не особенно. Все о'кей. Мальчик переживал, но быстроуспокоился.

— Он привык.

— Он сказал, что раньше было хуже. Раньше было хуже, и теперьстало хорошо.

— Ну и что?! — обозлилась Таня. — Вам-то что?! Вы женаты?!

— Нет, — признался Димка.

Он знал совершенно точно — как будто ему предсказала розоваяпрорицательница-обезьяна, — что у него будет стабильный, крепкий, счастливыйбрак.

Возможно, он не станет кидать к ее ногам все богатства мира.Возможно, он не станет по ночам целовать ее след на садовом крылечке. Возможно,он не станет писать стихов и серенад и — кто знает? — может быть, даже неназовет в ее честь ни одну открытую им звезду.

Зато он будет сильно, верно и спокойно любить ее и никогдане станет сомневаться в ней, и она не станет сомневаться в нем, и вправильности принятого решения, и у них будет то, что так нужно им обоим — икаждому нормальному человеку. Семья.

— …а раз не женаты, то и нечего меня осуждать! Попробуйтепожить с таким человеком, как мой бывший муж!..

— Он… плохой человек? — перебил ее Димка. Таня остановиласьи даже несколько раз вздохнула от неожиданности.

— Да, в общем, нет. Не плохой. Нервный очень, но это оттого, что у него с работой беда. Инженер, окончил хороший институт, а теперьвот никому не нужен. Неприспособленный, понимаете? Делать ничего не умеет иучиться не хочет. На другую работу не берут, и он не особенно стараетсяустроиться. Отец ему машину отдал, так он ни разу за все время тормоза непрокачал, отец сам все делал и делает. Ну, не пьет.

— Это большое счастье, — отчетливо выговорил Димка.

— Что? — не поняла Таня.

— Не пьет. Счастье.

— Представьте себе, — заявила с вызовом Таня, — большое.Вещи не пропивает, не дерется, по вечерам дома. Это по нынешним временам…

— По всем временам, — ровно ответил Димка, — одинаково. Васябоится своего отца. Плачет. Я видел сам. Ваш муж бросил на асфальт егообезьяну. И вы смеете говорить — неприспособленный! — Это слово он выговорилпочти по слогам. — Вы врач. Вы взрослая, умная, решительная, вы похожи на моюмать, и вы говорите — неприспособленный!

Он как будто упрекал ее, как будто она его в чем-торазочаровала, и Таня смотрела на него во все глаза. От гнева у него дажезагорелись уши, и маленькие слоновьи глазки утратили все добродушие.

— Я сегодня был с ним очень… вежлив и мягкий, — сказал он, иноздри у него раздулись, — я старался… keep the control… следить за собой. Nexttime я не стану таким вежливым. Сегодня со мной был Вася, и я не хотел, чтобыон пугался еще!

Таня молчала.

Никто, кроме нее, никогда не пытался защитить ее ребенка.Тем более от папаши.

Почему-то в семье считалось, что какой бы ни был муж — этотвой крест, молчи, неси и плачь. Когда она развелась, ее родители чуть неумерли от горя. Не потому, что дочь осталась в одиночестве растить ребенка, апотому, что дочь поступила «не по-людски».

— Вам надо волосы подстричь, — сказала Таня, чтобычто-нибудь сказать, — у вас вид больно дикий. Конечно, наверное, все ковбоилюбят экзотические прически…

— Я не ковбой, — перебил он ее довольно резко, — я физик. Яобязательно это сделаю, как только вы снимете повязку.

И они опять замолчали.

— Чем вы выстирали обезьяну?

— Шампунем. Для волос. Я решил, что порошок для белья неподойдет.

— Вот принесло его! — в сердцах воскликнула Таня. — Все унего подозрения, что я завела любовника! Я ему сто раз говорила — это не твоедело! Я живу как хочу! А он все лезет и лезет. И записка эта дикая на двери!..Я даже не понимаю, о чем она. А вы? Понимаете?

— Если исключить версию промышленного шпионажа, — заявилДимка и улыбнулся, — то скорее всего дело в Варваре.

— Что значит — исключить? — перебила Таня. — При чем тутшпионаж? Вы привезли секретные материалы?

— Я не привозил никаких материалов, — ответил Димка сдосадой, — я даже компьютер не привез, чтобы у меня не было… не было вопроса нарусской таможне, а потом на американской. Шпионаж — собачья глупость.

— Чушь, — поправила его Таня задумчиво, — собачья чушь. Апри чем Варвара, если вы ни при чем?

— Потому что меня ударили именно в ее квартире.

— А записку пришпилили к моей! Если бы дело было в Варваре —пришпилили бы к ее двери!..

Зазвонил телефон, и Таня решительно сняла трубку.

— Танька, — сказала Варвара, и только подруга приготовиласьзаверещать и заголосить от радости, как она перебила, — я звоню из метро«Октябрьское поле». Я к тебе приду через три минуты. Открой мне дверь. Димка утебя?

— У меня. А что случилось? Ты где? Когда ты вернулась?! ЭтоВарвара, — объяснила Таня Димке, — сейчас приедет. Ты в порядке?!

— Нет, — отрезала Варвара.