— Он же не мог меня увидеть! — только и успел удивиться Могучий Саблезуб, когда из белого месива показалась огромная голова, качнулась вниз. Охотник, уже ничего не успевая сделать, только резко опустил металку, перехватив двумя руками, закрываясь от смертоносного удара клыками в живот.

По рукам хлестнуло с такой силой, что они мгновенно заболели до самых плеч, копьеметалка разлетелась надвое — но зато удар под ребра пришелся не клыками, а жесткой кабаньей мордой. Камыш крякнул, взлетая, на миг увидел поляну сверху: лежащее вдоль тропы копье, проносящегося дальше кабана. Потом ухнулся вниз, пробив толстый сугроб почти до самой земли, вскочил на четвереньки, пробежал вперед, дотянулся до копья, схватил, попытался встать, нашел глазами развернувшегося секача. Тот молча сорвался с места, оставляя за собой кровавую полосу. Оба попавших в него гарпуна волочились следом. Могучий Саблезуб опер копье древком в землю, направив острием на врага. Тот со всей скорости напоролся на копье грудью и даже не замедлил шага: сухо щелкнуло древко, раскалываясь сразу на три куска, и охотник еле успел вскинуть ногу, толкнуться о черный пятак между клыками. Сильнейший рывок крутанул Камыша вокруг головы, паренек невольно вскрикнул и врезался в снег в десятке шагов от вепря. Тот уже вертелся снова, ища пропавшего врага. Наконец нашел, вскинулся, разгоняясь. Могучий Саблезуб выдернул топор, замахнулся из-за головы, примериваясь к бегу зверюги, в последний миг перед ударом шагнул в сторону и со всей силы опустил свое страшное оружие секачу на лоб.

Зверь ничего не заметил. Его словно щелкнули пальцем по лбу: обидно, но не страшно. Он снова развернулся. Кинулся в атаку. Охотник не успел придумать ничего, кроме как прыгнуть, что есть мочи, в сторону, нырнуть в сугроб, пропуская кабана мимо. На четвереньках Камыш забрался поглубже и уже там вскочил, оглядывая поле схватки.

Вепрь промахнулся, но уже снова разворачивался, копье казалось раскиданным сразу везде, от топора никакой пользы, про ножи лучше не вспоминать… Охотник вдруг заметил, что один из гарпунов вырван из раны и теперь лежит на снегу в месте последней остановки зверя, тут же стремглав кинулся туда. Одновременно сорвался в атаку и секач. Тяжело дыша, враги промчались эти считанные шаги, встретились возле брошенного оружия. Паренек ощутил прикосновение чего-то холодного к своей левой голени, упал, схватился обеими руками за метательное копье, слегка подкинулся вверх, сам не зная почему и отчего. Коричневая кабанья туша мелькнула слева, и Могучий Саблезуб что есть силы ударил ее «в догон», перед левой ляжкой и чуть ниже, проталкивая острие как можно дальше, чтобы оно хоть немного ушло под ребра.

Вепрь пробежал с десяток шагов, остановился, подпрыгивая на месте, размахивая головой и рыча. Камыш не сразу понял, что зверь в ярости рвет его шапку, слетевшую то ли еще раньше, то ли при последнем столкновении. Превратив заячьи шкурки в полнейшие лохмотья, секач как-то особенно глубоко и громко, удовлетворенно вздохнул… и медленно завалился набок. И больше не шелохнулся. Он был мертв.

Могучий Саблезуб, не веря своим глазам, не мигая смотрел на него до тех пор, пока на щеки не выкатились слезы. Торопливо ощупал самого себя. Он был жив! А секач — мертв. Охотник попытался встать — и тут же понял, что обрадовался слишком рано. У него болело все тело — кроме, разве что, головы. Больше того, сделав пару шагов, Камыш понял, что из ноги струится кровь, а куртка подозрительно липнет к левому боку. И еще неизвестно — победил он в этой схватке или скоро ослабнет и останется лежать рядом со своим врагом на радость куницам и росомахам.

Морщась от боли, Камыш разделся, слегка развел руки, осматриваясь, и запоздало застонал: левая часть тела от пояса и выше была одним большим кровоподтеком. Левая нога оказалась вспорота, словно ножом, от ступни и до колена. К счастью, кабаний клык попал точно в кость, и кроме кожи ничего не пострадало. Рана на спине под ребрами была хуже — ее охотник не видел и оценить опасность не мог. Он поднял пояс, открыл сумку, в которой, как и у каждого охотника, лежал сухой и ломкий болотный мох, хорошо впитывающий кровь и отпугивающий гной, зачерпнул чистого снега, наугад мазнул спину, отмывая кровь, так же наугад наложил на рану весь мох. Чтобы не сползал, поверх него затянул пояс. Но вот кровоточащую ногу обвязывать было уже нечем. После короткого раздумья, охотник дохромал до секача, опустился на колено, вдоль брюха срезал длинную полосу шкуры, тщательно отер ее снегом, потом чистым снегом смыл кровь с ноги, снизу вверх туго замотал разрез щетиной вниз. Кое-как оделся. Добрел до копья, подобрал его кончик. Мало того, что вепрь расколол древко, так еще и самое острие было обломано, а край камня раскрошился на всю длину.

— Нет больше копья, — отбросил обломок охотник, прошел по кабаньей тропе, подобрал гарпуны, что ушли мимо цели, вернулся. Увязал их вместе с топором — на пояс его теперь было не повесить. Нашел снегоступы, потерянные в самом начале схватки. Остановился возле секача. Тот весил вдвое больше взрослого мужчины. Такого, как Мощный Волк. И, верно, втрое больше самого Камыша. Но Могучий Саблезуб не для того одерживал победу в столь жестоком столкновении, чтобы теперь бросить добычу на радость трусливому мелкому зверью. Усмехнувшись, он с самого же кабана срезал еще один, но куда более длинный ремень, захлестнул его за длинные, торчащие в стороны и заляпанные его, Могучего Саблезуба, кровью клыки, перекинул через плечо и медленно зашагал в сторону совсем не близкого стойбища, волоча неподъемную тушу за собой.

Разумеется, охотник и не надеялся добраться домой в тот же день. Просто хотел уйти подальше от залитой парной кровью поляны, на которую вскоре наверняка сбежится немало желающих украсть толику чужой еды. А при случае — и вовсе прогнать удачливого, но ослабевшего после схватки добытчика. Только поэтому Могучий Саблезуб еще очень долго упрямо ломился через непроглядную ночь, пока, наконец, не обнаружил несколько близко стоящих елей. Здесь он слез со снегоступов, утоптал яму, скинул в нее тушу, присыпал снегом, а потом, нарубив топором лапника, закидал сверху — чтобы не привлекать ночных хищников ни видом, ни запахом. Для себя из той же выемки, пиная здоровой ногой, сделал вдоль земли длинную снежную нору, напихал в нее все того же лапника. Долго и муторно — но необходимо. Спать зимой на холодной земле нельзя даже здоровому охотнику. А уж тем более — раненому. Хорошо хоть, одет он сейчас тепло. Шапки нет — но голову можно завернуть в меховую накидку.

Как обычно, под толстым снежным одеялом спать было тепло. Поутру охотник порезал второй кусок вяленого мяса на несколько ломтиков, кинул один в рот и, стараясь не обращать внимания на боль в ноге, спине, руках… — на боль во всем теле, двинулся в путь, время от времени закусывая мясо небольшими глотками инея с низких ветвей. Еда закончилась около полудня — но Могучий Саблезуб пока еще не был настолько голоден, чтобы из-за этого беспокоиться.

К сожалению, силы и время он все-таки не рассчитал, а потому вскоре после заката, уже в обидной близости от стойбища, остановился на второй ночлег. Зато на третий день, вскоре после рассвета, юный охотник медленно вошел в родное селение и, прежде чем его заметили, сумел дотащить мерзлую тушу до самого кострища, оставив ее возле большого котла племени.