Как-то раз, в конце июля, он прибыл к четырем часам дня. Когда Джордж вошел в гостиную, я притворилась, будто удивлена. А у него вид был официальный и явно пристыженный.

— Нам надо поговорить, — объявил он.

Уже много недель я убеждала себя, что все хорошо. Но стоило лишь взглянуть на Джорджа в ту минуту, как стало ясно: пришло неизбежное.

Он смущенно откашлялся.

— Меня отправляют обратно в Мадрас.

Я пыталась поймать его взгляд; Джордж отводил глаза. Мы оба понимали, что это решение принято нарочно, чтобы разлучить нас. Уже довольно давно его начальство требовало, чтобы он прекратил со мной встречаться.

— Я могла бы поехать с тобой, — вымолвила я наконец.

— Ты сама понимаешь: это невозможно.

— Я для тебя недостаточно хороша, так?

Он промолчал.

— Очевидно, я гожусь тебе в любовницы, а больше ни для чего.

— Элиза, ты знаешь, что я всегда буду тебя любить. Но ничего хорошего из этого не выйдет. Если мы продолжим наши отношения, моя карьера, считай, загублена. Ведь ты — жена офицера, и этого не изменишь.

Опустившись на колени, он сжал мои руки в своих.

— Ну пожалуйста, прости меня.

Он не скоро осмелился поднять взгляд. А когда все же посмел, я оттолкнула его прочь. Дрожа всем телом, я едва смогла открыть дверь.

— Я могу еще некоторое время оплачивать твои счета, — предложил он.

— Уходи!

— Но что ты будешь делать?

В этот миг я его ненавидела. Неужто он в самом деле вообразил, будто деньгами может успокоить совесть? Взглянув на него в последний раз, я увидела Джорджа таким, каков он был на самом деле: человек слабый и трусоватый.

Я тряхнула головой:

— Видеть тебя не хочу! Уходи. Навсегда.

На следующий день я отправилась к ювелиру, который славился умением держать язык за зубами, и продала изумрудную брошь. Вернувшись домой, я застала свою горничную Эллен в моей собственной спальне у зеркала. Волосы у нее были подняты и сколоты на макушке, на шее красовалось мое ожерелье. Когда я вошла, Эллен и не подумала смутиться. В сущности, до сих пор я к ней толком не приглядывалась, а сейчас рассмотрела. Ее каштановые волосы блестели, кожа была гладкой и нежной. Глаза напомнили мне глаза Брайди — такие же карие, с золотыми крапинками. Ее бы приодеть — и Эллен превратилась бы в сущую красотку.

— Вы мне должны деньгу за два месяца, — сообщила она.

— Я скоро заплачу.

— Ну, это я уже слышала.

— Так как же быть? — спросила я.

— Можете заплатить вещами. — Эллен указала на платье из розовой тафты, небрежно брошенное на кровать.

Она же подыскала мне новое жилье — домик в лондонском предместье, в Айлингтоне. Мы уговорились, что Эллен останется со мной, а я буду вместо жалованья отдавать ей платья и безделушки. Я не тешила себя иллюзиями, будто Эллен — преданная служанка которая не покинет свою госпожу в трудный час. Верна она была не мне, а моему гардеробу и драгоценностям.

От Пикадилли до Айлингтона ехать целый час. Улицы здесь немощеные, в сырую погоду грязь была непролазная, в воздухе стоял густой дух конского навоза и сена. Из окон моего нового дома открывался вид на коровье пастбище. Я храбро притворялась, будто все хорошо. Если я и пала, то среди порядочных и достойных людей. Свежий воздух и простор благотворно повлияют на здоровье, а мой домик пусть небольшой, но чистый. Комнаты я обставила в богемном стиле, надеясь, что они будут смотреться оригинально — а не попросту бедно и убого.

Как только в обществе пошли слухи о моем бедственном положении, меня один за другим навестили несколько джентльменов с предложением помощи. Я остановила свой выбор на маркизе Солсбери, полагая, что без труда смогу им управлять. Маркиз был пухлый господин лет тридцати, с изрядным брюшком, непокорной черной шевелюрой и розовым блестящим лицом. Хотя он взялся оплачивать мои счета, я твердо намеревалась держать его на расстоянии. Однако после нескольких посещений театра и обедов в дорогих ресторанах обуздывать маркиза становилось все труднее. Когда он сделался слишком пылок, я принялась рассуждать о тонкости и ранимости своей души, а также о том, что перенесенная в Индии малярия подорвала мое здоровье, и врач запретил мне переутомляться.

Вскоре уже никакие отговорки не помогали. Поэтому, когда маркиз являлся с визитом, я просила Эллен входить в комнату каждые десять-пятнадцать минут. Она так и делала, и в конце концов это превратилось в комедию. Не выдержав, маркиз однажды в гневе выбежал вон.

— Придется вам завести себе другого джентльмена, — сказала Эллен.

Я лишь покачала головой, понимая, что у меня попросту не хватит духу.

Сидя в своей крошечной гостиной, я подвела невеселые итоги. Деньги, что тайком от мамы дал майор Крейги, почти совсем разошлись. Ювелир, которому я отнесла подаренные маркизом бриллиантовые серьги, сказал, что бриллианты фальшивые. В банке отказались выдать деньги, пока Томас не переведет на мой счет очередную сумму. Дома Эллен устроила мне выволочку. Плата за дом просрочена, и как раз сегодня пришли новые счета. Подсчитав оставшиеся средства, я выяснила, что у меня на руках есть несколько банкнот и горстка мелких монет.

Через несколько дней свободная независимая жизнь кончилась. Экипаж с лошадьми вернулся в конюшню, мебель я продала. Эллен в качестве платы получила фальшивые бриллиантовые серьги и светло-зеленое шелковое платье. В одном я была уверена: платья нежных расцветок мне больше носить не придется. Любовь имеет цену, и я заплатила очень дорого. Продав последнее, что имела, я внесла деньги за комнату и погасила большинство счетов. Затем, с жалкими грошами в кармане, я отправилась в Эдинбург к миссис Ри.

Эдинбург показался мне унылым и мрачным; знаменитый замок высился над городом, точно зловещее напоминание: еще шаг — и тебя замуруют в холодной подземной темнице. Был хмурый октябрьский день, и уже сгущались ранние сумерки, ложась на улицы и дома, как сырой заплесневелый саван. Люди кутались в темные тяжелые пальто, лица казались худыми и неприветливыми. Экипаж со стуком катился по булыжной мостовой, а мне вдруг вспомнилась бабочка с лазурно-серебряными крыльями, которая вывелась из куколки у Джорджа в каюте, когда мы плыли из Индии. Мы выпустили бабочку на волю, надеясь, что теплый ветер отнесет ее к берегу, не желая видеть, как она неизбежно погибнет у нас на глазах. А сейчас я по собственной воле сдалась судьбе.

Миссис Ри встретила меня тепло, ничуть не удивившись моему приезду.

— Ты молода, — сказала моя добрая тетушка. — И больше не будем говорить о происшедшем.

У меня слезы навернулись на глаза.