Типичный папашка мажора. Сначала, в детстве, пичкал деньгами. И привык к послушанию за эти деньги. А теперь не понимает, что пошло не так, и где он облажался.

– А вот тут ты права! – утвердительно киваю и вновь делаю глоток пепси.

Передаю Вике бутылку.

Да, она права. У нас с Демьяном было всё. Особенно после смерти матери, ну или после её ухода – если вспомнить о той версии, которую толкал нам отец. Наша жизнь была беззаботной до начала этапа взросления. Но когда мне было примерно пятнадцать, а Дёме тринадцать, папашу переклинило, и он посчитал, что растит двух бесхарактерных хлюпиков. Тогда в нашу с братом жизнь вошёл спорт. В мою – борьба. А брат увлёкся баскетболом. Позже – боксом.

Помню, как отец орал на меня, когда я решил завязать и сделал это на пике успеха. А мне просто хотелось чего-то ещё помимо валяния на полу.

Вика делает несколько глотков пепси и закручивает крышку на бутылке.

– Мне жаль тебя, мажорчик, – говорит она после некоторой заминки. – Тебя и таких, как ты.

Она серьёзно? Опять эта её странная необоснованная жалость?

Однако взглянув на неё, понимаю, что сейчас в её глазах жалости почти нет. Она просто подшучивает надо мной.

Взгляд невольно опускается на губы. Они нежно-розового цвета. Можно было бы подумать, что это такая помада, но я-то знаю, что на лице Вики нет сейчас макияжа.

Заметив, что я пялюсь на её губы, девчонка отводит взгляд.

Между нами что-то происходит. Что-то неправильное… Я вроде как не должен быть особо вежливым с человеком, который изуродовал мою тачку. И уж тем более она не должна мне нравиться.

Мне начинает казаться, что всё выходит из-под контроля, и с каждым грёбаным днём я привязываюсь к этой девчонке всё больше и больше.

И это уже сюр. Полнейший.

– Лучше пожалей себя! – бросаю в итоге.

Скомкав пустую пачку чипсов, встаю с бордюра и направляюсь к воротам бокса.

– Там вряд ли успело высохнуть! – говорит вдогонку Вика, но я отмахиваюсь.

– Не страшно. Хочу занять место на заднем сиденье. Ты будешь спать спереди.

Она ничего не отвечает. И мне бы надо обернуться и посмотреть на неё… Но я этого не делаю и не вижу, как девчонка вскакивает, хватает бутылку и остатки своих сухарей. А потом, двигаясь совершенно бесшумно, несётся к тачке. И для меня становится неприятным сюрпризом то, что Вика, вклинившись между мной и дверью, успевает первой её открыть, ввалиться в салон и упасть на заднее сиденье.

– Ты чо творишь, эмо?!

Мне и смешно, и я злюсь одновременно. Не решил пока, чего внутри больше.

– Я заняла вакантное просторное место, – миленько улыбается Вика.

Пачку сухариков и пепси кладёт на коврик. Сама переворачивается на спину и подкладывает руки под голову.

За ногу её, что ли, вытащить?

И лучше бы не смотрела она на меня так, как смотрит сейчас – с вызовом. Тогда, может быть, я и разрешил бы ей поспать здесь одну ночь. Наверное.

Но, глядя на такое самодовольное сейчас лицо Вики, я не могу позволить ей победить! Короче, сейчас сама убежит.

По-прежнему стоя перед распахнутой дверью машины, я медленно снимаю с себя майку. Вешаю её на спинку кресла. Хватаюсь за пуговицу на джинсах.

– Ты замёрзнуть хочешь? – интересуется она вроде бы достаточно равнодушным голосом.

– Ооо, нет… Сегодня здесь будет даже жарко, – отвечаю с уверенностью.

Вика тут же меняется в лице. Громко сглатывает. Но всё равно не собирается сваливать на переднее сиденье.

Я снимаю кроссовки, стягиваю джинсы. Вика показательно поворачивается набок лицом к спинке и зажмуривается. Забираюсь в салон и захлопываю дверцу. Стёкла заклеены, поэтому внутри не видно ни зги. Да и тусклый свет лампочки в боксе – так себе освещение.

Ложусь набок рядом с Викой. Здесь чертовски тесно, и я прижимаюсь к ней теснее. Обнимаю за талию… Конечно, только для того, чтобы не упасть. Конечно же.

Она бьёт по моей руке.

– Я всё равно не уйду отсюда! – шипит упрямо. – Завтра мне беременную изображать. Мне нужно выспаться перед таким ответственным представлением.

Но, несмотря на старательно уверенный тон, её голос всё равно дрожит оттого, что я так близко. Да ещё и в одних трусах.

– Ну и не уходи, – хмыкаю в её макушку. – Только вот спать у нас вряд ли получится, учитывая обстановку в целом.

Моя рука скользит по её бедру, и Вика тут же бьёт по ней.

– Тебе напомнить, сколько мне лет? – резко дёрнув головой, пытается посмотреть на меня. – Я тебя посажу. Без раздумий.

– У меня будут смягчающие обстоятельства. Ведь ты сама пришла в мою, так сказать, постель. К тому же вряд ли заявление напишешь. Скорее всего, влюбишься окончательно и будешь караулить меня возле дома.

Она раздражённо фыркает.

– Родители мажоров должны с детства лупить своих детей, чтобы отбить в них подобную самоуверенность.

– Думаешь, отец не лупил меня?

На удивление, она замолкает и вновь смотрит на меня через плечо.

– А что, лупил? – спрашивает с волнением.

Ой, только не говорите мне, что это опять грёбаная жалость!

– Не твоё дело! – отбриваю грубо.

На самом деле в детстве отец нас и пальцем не трогал. Но вот на спаррингах, которые он время от времени устраивает, и я, и Демьян выхватываем знатно. Батя у нас чертовски сильный.

Вика пару мгновений всматривается в моё лицо, потом отворачивается. Уходить по-прежнему не собирается. Но и я отступать не намерен.

Прижимаюсь к ней ещё теснее. Убираю её волосы с шеи и тут же прижимаюсь к нежной коже губами…

Ой, как теперь ей, должно быть, страшно.

Глава 28

Вика

Руслан целует меня в шею, и я с притворной брезгливостью выплёвываю:

– Фуу… Ты меня всю обмусолил!

На самом деле я просто пытаюсь скрыть страх, который сейчас испытываю.

Когда он отстраняется, показательно вытираю шею ладонью и вновь брезгливо бросаю:

– Фуу… Какая гадость!

Однако Руслан тут же распознаёт моё притворство и с усмешкой заявляет:

– Да брось! Тебе нравится, когда я тебя целую. Готов поспорить об этом!

– А тебе спорить-то не надоело? – укоризненно качаю головой, всё ещё лежа к нему спиной.

– Надоело? – изумляется Руслан. – Шутишь, что ли? Знаешь выражение «В споре рождается истина»?

– Ну, допустим, знаю, и что? До какой истины ты докопался, по-твоему?

– Ты очень непостоянна в своих желаниях, Вика, – начинает вслух размышлять мажор. – Прошло всего несколько часов с тех пор, как ты категорически запретила мне целовать себя, но