Обстановка у Леруа была крайне элегантная: пурпурные занавеси, задрапированные на античный манер, с большой оранжевой бахромой, стулья из красного дерева, такой же расцветки»[148]. Вот вам и Луи Ипполит Леруа, чье имя вскоре сравняется с «божественной Бертен», столь же талантливый, столь же изобретательный, столь же влиятельный, такой же сенсационный, создатель костюмированной памяти Жозефины, ставший для нее тем, кем была Роза Бертен для Марии Антуанетты.

Установление Империи в 1804 году ознаменовалось бесповоротным прекращением всей деятельности Розы Бертен. При приближении коронации Наполеона торговля модными изделиями в Париже испытала небывалый подъем, и туалетная комната императрицы стала целью многочисленных конкурентов подобно тому, как кабинет императора стал мишенью всех честолюбцев. Во дворце все пришло в движение, но в «Великом Моголе» царила тишина. Роза поняла, что для нее нет места, и ретировалась. Она уступила свое дело племянникам: инвалиду Клоду Шарлеманю, который «мог передвигаться только в повозке», и Николя, только что возвратившемуся из девятилетней военной кампании.

Вскоре магазин пришел полностью в упадок. Создательница моды Марии Антуанетты оказалась свидетельницей триумфа Леруа, официального поставщика модных изделий женскому двору при Наполеоне. Ирония судьбы: именно мадемуазель Бертен во времена Старого режима заметила двенадцатилетнего мальчика, работавшего парикмахером в Опере, где его отец был рабочим сцены, и таким образом стала его крестной матерью в профессии.

Начиная с Леруа, в моде стали заправлять мужчины. Именно он вышел на авансцену высокой парижской моды, той сферы, которой было предназначено большое будущее и в которой отныне станут главенствовать мужчины. Следующим крупным именем в мире моды стал англичанин Ворт, великий Ворт, который будет одевать императрицу Евгению и женский двор Наполеона III[149].

Казалось, Роза Бертен смогла бы вернуть себе прежнее влияние, а не быть просто оттесненной со сцены. Жозефина выбрала мадам Кампен, первую горничную Марии Антуанетты, в воспитательницы своей дочери Гортензии де Богарне.

Некоторым поставщикам Марии Антуанетты удалось благополучно преодолеть тяготы революции, и они продолжали работать на двор Ее Величества императрицы и самые высшие слои общества. Таковыми, например, были Ленорман, крупный торговец шелком, или мадемуазель Дюбюкуа, торговка коврами.

Портрет Жозефины Богарне. Фрагмент. Худ. Ф. Массо, ок. 1812 года

Счета Жозефины свидетельствуют, что по крайней мере один раз она переступила порог «Великого Могола», чтобы купить кое-какие безделушки, но этим все и ограничилось.

Почему Розу постига столь жалкая участь? Да потому, что она более чем кто-либо напоминала о Марии Антуанетте! Это дало повод одному из ее друзей высказаться так: «Если бы вы были менее связаны с королевой, то вам не пришлось бы спасаться от народного гнева, (…) и те из ваших собратьев, кто остался в своей стране, могли бы, видя ваше бегство, сказать своему товарищу подобно мулу из басни: „Ты был бы от беды избавлен, будь ты, как я, лишь мельника слугой“»[150].

Мадемуазель Бертен уже при жизни стала темой для пересудов.

Некий труд под названием «Разговоры, услышанные в Лондоне, послужившие эпизодом для истории великой королевы», чьим персонажем стала Роза, был опубликован в 1807 году, еще при ее жизни. Позже, в 1824 году, ей приписывались мемуары, которых она никогда не писала. Роза перестроила свою жизнь, удалилась в Эпиней и доживала там свой век. Она сохранила маленькую лошадку караковой[151] масти «неопределенного» возраста, которая возила ее в годы ее великолепия, а теперь отдыхала рядом с «маленькой коричневой арабской кобылкой». Поблизости в конюшне были убраны «старая двухколесная коляска» и «старый кабриолет на двух колесах», а также «маленький двухместный шарабан» поновее и другой, четырехместный.

В Париже у мадемуазель Бертен было всего-навсего «две старые шляпы», а в Эпинее — ни шляпы, ни чепца. Неужели эта «королева головного убора» ходила с непокрытой головой?

Бывшая модистка Марии Антуанетты теперь носила до смешного дешевые платья, всего по 6 ливров — наступала старость с ее немощами и болезнями, и Розе уже было не до кокетства. Весь ее дом в Эпинее был обвешан картинами, по большей части портретами персон прежнего двора. Около тысячи клиентов модистки, выставляя напоказ ее наряды, смотрели на гостя из позолоченных деревянных рам — выходит, мадемуазель Бертен жила в окружении своих воспоминаний.

После ее смерти нотариус не счел необходимым составить перечень картин с указанием авторов, за исключением Фонтена, художника-миниатюриста при Людовике XVI. У мадемуазель Бертен нашелся также экземпляр сборника рассказов «Памятник вещественного и нравственного костюма конца XVIII века, или Картина жизни», составленного Рестиф де Бретоном; каждый из рассказов был украшен гравюрой Жан-Мишеля Моро, так называемого Моро Младшего[152]. Надо сказать, что в картине VI «Маленькие крестные» Рестиф описал ее следующим образом: «Мадемуазель Бертен надела на большую куклу (так называли в те времена молодых девушек на выданье) великолепное платье и юбку, обшивка которой и кружева были необъятны. Наконец, в назначенный для отправления час Фелисите не была уже простой смертной — это была фея».

Последние дни жизни мадемуазель Бертен носила вышитый муслиновый клетчатый фартук и зеленую шерстяную шаль. Об этом свидетельствует составленный посмертно перечень «гардероба покойной, находящийся в стирке». В неизданном письме ее племянника Пьера Ибера сообщаются обстоятельства ее смерти[153]. 21 сентября 1813 года мадемуазель Бертен была в Сен-Клу. Что она там делала? Несомненно, она пожелала незаметно посетить места, где когда-то была счастлива.

Мария Антуанетта. Фрагмент. Худ. Э. Виже-Лебрен, 1770-е гг.

Вероятно, она отправилась туда с одним из своих племянников. Старая девица шестидесяти шести лет захотела только пройтись по саду и спешно уехать. Судьбе было угодно, чтобы в этот момент Роза увидела Марию Луизу Австрийскую, вторую супругу Наполеона I, дочь императора Франца I Австрийского и внучатую племянницу Марии Антуанетты. Потрясение, вызванное этой встречей, и волна грустных воспоминаний оказались для нее фатальными. Той же ночью настала смертельная агония. На следующий день, 22 сентября, к девяти часам утра она угасла «вследствие нервной болезни». Такое заключение сделал мировой судья кантона Сен-Дени, приехав на место происшествия.