Пройдена без возврата черта, за которой заканчивается старая тоска. Время стирает всё.

Как жестока, как болезненна Истина — и как правдива.

Серебряно-зеленая луна казалась нереальной, будто нарисованная нетвердой рукой ребенка. От этой круглой луны в полнеба невозможно было оторвать глаз. Отчего-то напомнила она сильфу особое, идущее изнутри сияние зеленого взгляда матери, который та обратила на него один-единственный раз, оставляя их с Альмой на попечение отца. Этот диковинный, нечеловеческий взгляд глубоко врезался в память.

Луна шевелилась, будто что-то внутри растягивало ее в разные стороны, луна пугающе набухала, наливаясь неведомыми соками. Тонкая оболочка, казалось, вот-вот лопнет, не в состоянии удержать высокого прилива энергии.

К тому времени странности уже стали делом привычным. Запрокинув голову, ювелир во все глаза уставился на свихнувшееся ночное светило, уже почти не удивляясь творящейся фантасмагории, как вдруг луна соскользнула с невидимого небесного крюка и ухнула куда-то вниз.

От наблюдения за страшным падением у Себастьяна перехватило дыхание: что-то словно оборвалось в нем самом, что-то, натянутое до предела, и это принесло даже некоторое облегчение. От удара о землю злополучная полная луна треснула, распространяя вокруг хмельной аромат брожения, и покатилась прочь, цепляясь за корни и ветви деревьев, растекаясь по земле абсентовой плесневелой зеленью. Нахлынувшая зеленоватая волна разом вымыла из души все чувства: луна распадалась и растворялась в самой его крови!

Однажды, пару лет назад, Себастьяну и в самом деле довелось попробовать абсент — с Маршалом. Встреча в одном из притонов Ледума прошла довольно весело: полынный напиток поэтов горел ярким пламенем, сахар таял в причудливой форме посеребренной ложечке и постепенно стекал в стаканы. Маршал зазывно смеялась, требовала мелко колотого льда и чистой ледяной воды, при смешивании с которой изумрудный абсент моментально мутнел, словно по волшебству становясь белым и облачным. В горячем виде напиток обжигал горло и напрочь лишал дыхания, а его токсичные пары рождали необычные эффекты.

В общем, окончание вечера полностью стерлось из памяти. Наутро убийца исчезла без следа, а ювелир, очнувшись в гостинице, весь следующий день провалялся без дела с тошнотой и жуткой головной болью. С тех самых пор он и зарекся когда-нибудь впредь снова пить с Маршалом.

Невероятно живой, из плоти и крови, образ убийцы искоркой вспыхнул в памяти. И почему он вдруг снова вспоминает своего персонального демона, в такой-то момент?..

Как бы то ни было, нелепое пьяное воспоминание положило конец иллюзии. Земной образ опасной подруги стал тем якорем, что вытянул сознание Себастьяна из сумеречного состояния обратно в реальный мир. В реальный мир, в котором он без чувств лежал на прохладной сырой земле, а волосы цвета кленовых листьев нимбом рассыпались вокруг головы.

— …Серафим! Серафи-им!! Приди же наконец в себя. Прекращай бредить…

Крепкая рука гончара, трясущая его за плечо, силой вырвала сильфа из власти кошмарных галлюцинаций. Кажется, его еще и по щекам били, судя по тому, как чувствительно те горят. Твою же мать.

— Ну что?.. — мигом начал допытываться юноша, заметив, что Себастьян пришел в себя. Голос колдуна охрип от волнения, в нем проявились мягко вибрирующие, настойчивые интонации, которые показались ювелиру смутно знакомыми. — Что ты видел?

— Странный сон, — коротко буркнул ювелир, щурясь и хмуро глядя в раскинувшееся над ним яркое небо. В глазах его еще отражались серебряные призраки иного. — Старый, старый сон.

Хм, он действительно был снаружи, но от исчезнувших пейзажей не осталось и следа. Не было ни тьмы, ни магической полной луны, стоял обыкновенный белый день. Ветры снова проснулись и переговаривались в вышине — беззаботно, будто ничего и не произошло. А оно… произошло?

В чем можно быть уверенным до конца, когда имеешь дело с Маяком?

— Не позволяй ему утянуть тебя снова. Борись! Иначе ты пропал: Маяк заставит вечно блуждать в туманных лабиринтах памяти, внимая неверной музыке бездн.

— Послушай, а всё это… правда? — сильф попытался сфокусировать взгляд на лице нависающего над ним юноши. — Всё, что случается тут? Правда — или гипнотическое воздействие Маяка?

Внимательно посмотрев на него, гончар смолчал. Похоже, у него не было ответов.

Себастьян глубоко вздохнул и отвернулся.

— Что ж, — твердо сказал он, поднимаясь на ноги, — пора и честь знать. И без того задержался я слишком надолго. Спасибо за помощь, но мне нужно идти.

— Что тебе в самом деле нужно, так это покой, чтобы окрепнуть. Покуда тебе не хватит сил… покинуть это место.

— Дольше оставаться я не могу, — упрямо повторил Серафим, не обращая внимание на двусмысленность сказанного. — Я должен был увидеть сон до конца, но теперь… время уходить.

Решительным, слегка нетвердым шагом ювелир направился к Маяку, на ходу с усилием потирая виски. Что-то как будто подталкивало его в спину: нужно спешить, скорее! Нужно торопиться собрать вещи и бежать отсюда со всех ног. Состояние было какое-то ошалелое, чумное, в крови горела лихорадка.

Маяк притягивал, как магнит.

— Попробуй, если сумеешь, — покачал головой гончар, печально глядя вслед сильфу. — Тебя ждут бескрайние сны.

«…Время уходить».

Уже не в первый раз слышал он те же слова.

* * *

Закончив с утомительным выяснением принципов работы новых бомб «Камелия», оказавшихся весьма непростыми, правитель Ледума поднялся из-за стола и молча направился к выходу.

Профессор Мелтон торопливо последовал за ним, с нетерпением ожидая момента, когда сможет наконец остаться в одиночестве. Ножевые раны воспоминаний кровоточили особенно сильно после непредвиденной встречи с оборотнем. Смотреть в лицо лорду-протектору было невыносимо сегодня: смущение, боль и сожаления терзали глупое старое сердце, которое, к тому же, не желало подчиняться уговорам здравого смысла и неистово — где-то у самого горла — колотилось от липкого страха разоблачения.

— Когда он приходил к вам, профессор? — вдруг, не оборачиваясь, спокойно осведомился боевой маг. Уже практически на самом пороге он неожиданно остановился, небрежно заложив руки за спину.

Хотя в вопросе и не прозвучало конкретное имя, глава Магистериума сделался смертельно бледен, немедленно догадавшись, о ком именно идет речь. Отпираться бессмысленно: откуда-то лорду Ледума сделалось известно о недавнем ночном визите Карла. Подсознательно Мелтон догадывался, нет — безусловно знал, что это произойдет, но разум отказывался верить в неизбежность катастрофы, до этой самой дрянной минуты продолжая надеяться на лучший исход.

И вот надежды разбились — о жесткие, острые края реальности.

— Три дня назад, — чуть слышно ответил он, чувствуя, как ноги и голова становятся ватными.