есть! Если он из деревни, приезжий — так где ж ему еще ночевать? Родственников, может, нет или идти к ним не хочет. Сейчас подождем: если не выйдет — заглянем!

— С ума сошел!

— Да мы осторожно. Вернее, я. Ты на улице подождешь. Иначе и впрямь подозрительно.

Подождав минут пять, Макс, оставив велосипед на попечение напарницы, быстро зашагал к магазину. В хлебном отделе краснолицего не было, так же как и напротив — в обувном. Встав у лестницы, ведущей на второй этаж, юноша прислушался и решительно поднялся наверх.

— Максим! — сидевшая за столом юная администраторша повернула голову: — Ты как здесь?

— Ой, Лен, привет! Да вот, знакомый тут… вроде. Ты как поживаешь-то?

— Так сам видишь — не поступила. Стаж не набрала. А осенью опять буду, да!

— Поступишь. Ты у нас упорная.

С Ленкой Авдеевой Макс когда-то ходил в Дом пионеров. Ленка занималась выжиганием, немного рисовала, а потом вообще перешла в лыжную секцию, чтобы лыжи на физкультуру не таскать: тем, кто занимался в секции, давали школьные.

Вообще Ленка была красивая — этакая фигуристая блондиночка с пышной грудью… ух! Они даже как-то раз танцевали в клубе. Хотя у Ленки парень был: она с Вадиком из леспромхоза ходила… или, может, уже и не только ходила…

— А ты повзрослел, изменился! Как экзамены?

— Да сдаю…

— Да ты садись вот, на диванчик, не стой. Сейчас чайку…

— Ой, Лен, некогда!

— Ну ладно. Так, поболтаем. Ты посмотри, жара-то какая стоит!

Усевшись рядом, красотка расстегнула пуговицу на блузке, потом еще две… Невольно скосив глаза, Максим закусил губу: узкая полоска лифчика не могла сдержать грудь, вызывающе тугую, красивую… даже сосочки сквозь лифчик просматривались…

— А я с Вадькой поссорилась, — администраторша облизнула губы и, словно невзначай, положила ладонь Максиму на колено. — Ты, как экзамены сдашь, сможешь меня поднатаскать по русскому и литературе? А то, боюсь, не сдам…

Авдеева вновь собралась поступать в пединститут в Новгороде, там у нее жила тетка. В прошлом году, сразу после школы, не поступила — не хватило производственного стажа, который должны были зарабатывать школьники. Недаром два дня в неделю у старшеклассников была практика «в народном хозяйстве»: в леспромхозе, на посадках, или в колхозе, на молочной ферме. Ленке вот практики не хватило, а без стажа в институт не брали. Ну, зато теперь…

— Конечно, помогу! — заверил Максим.

Сказал — и тут же почувствовал укол совести. Нет, не из-за Женьки — что между ними было-то? Да и не могло быть — Женька еще соплячка вообще. Так, по делу сошлись — разбежались. Иное дело — Лидия Борисовна, Лида… Как они с ней… как она… И так вот страшно погибла! Просто не верится…

— Ты что загрустил?

— Так… Знакомого ищу, не поможешь? Он из деревни приехать должен.

— Из какой деревни? — Ленка прижалась к нему бедром — горячим-горячим.

— Из… Койволы.

— Из Койволы у нас один — дядя Миша Крокотов, тракторист.

— Краснолицый такой, здоровый?

— Он… Ах, Макс, какой ты уже… взрослый!

Чуть отстранившись, Максим потянул носом воздух:

— От тебя так вкусно пахнет!

— Тебе нравится? В самом деле? Между прочим — «Красная Москва»! У нас такие духи днем с огнем не достанешь. Дефицит страшный!

— Знаю… Ой, кажется, кашляет кто-то… там, за дверью… Ладно, пойду я. Спасибо!

— Давай иди. — Ленка тут же переместилась за стол и, застегнув блузку, многозначительно посмотрела на парня: — Ну, мы еще увидимся. Не забывай, Макс!

Выйдя на улицу, он отмахнулся от слепня, подошел к напарнице и доложил:

— Михаил Крокотов, из Койволы. Тракторист.

— А от тебя чем-то таким пахнет… — принюхалась Женька. — Духами женскими — «Красной Москвой».

* * *

— Сегодня, шестнадцатого июня одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года… — Торжественный голос диктора напомнил военные годы. Привстав с табуретки, Ревякин настороженно сделал репродуктор погромче: — … Стартовал космический корабль «Восток-6»… Первая в мире женщина-космонавт! Валентина Терешкова! Позывной — «Чайка»…

— Слава богу, не война! — ухмыльнувшись, опер потянулся к початой бутылке водки, налил по полстакана. — Ну вот и выпьем. За первую женщину-космонавта! За Валентину… Терешонкову!

— Циник ты, Игнат, — поднимая стакан, посетовал сидевший напротив Алтуфьев. — И не за Терешонкову, а за Терешкову! Давай!

Друзья чокнулись и единым махом опростали граненые, по сто грамм, стаканы — по местным меркам, почти что стопочки. Посидеть сговорились еще с утра, сразу после работы купили в «Заре» две поллитры. Уж какая была — по два восемьдесят семь, с зеленой этикеткой, в народе прозываемая «коленвалом». Не за вкусовые качества так прозвали, а потому что белые буквы «ВОДКА» на этикетке располагались ступенчато — как коленвал получалось.

— Хорошая водка! — Крякнув, Ревякин осадил выпитое соленым огурчиком — тетя Глаша славно огурцы солила: с дубовым листом, с укропом и еще какими-то травами, отчего огурцы получались крепенькими и так вкусно на зубах хрустели, что тотчас хотелось налить и выпить вторую. Что Игнат незамедлительно и проделал.

— Ну, за наш советский космос! Еще разок!

Приятели снова чокнулись. Владимир Андреевич потянулся за пучком мелкого зеленого лука-порея. Прямо с огорода, первый пошел!

— Да где ж эти черти-то? — Ревякин подцепил вилкой серебристую рыбинку пряного посола — тюльку, взятую там же, в винном магазине «Заря», или, как говорили местные, — «на горке».

— Придут, куда они денутся, — закуривая, рассмеялся следователь.

Ревякин тоже потянулся к лежавшей на подоконнике пачке «Памира», чиркнул спичкой, выпустил дым в распахнутое окно. Нынче сидели по-летнему, на веранде — красота!

С шумом открылась дверь — та, что вела в дом, — толстая, обитая черным дерматином. На пороге появилась хозяйка с дымящимся котелком в руке, обмотанным толстым полотенцем.

— А ну-ка, картошечки! Игнат, тарелку давай. Там возьми, на залавке… Сейчас еще сала нарежу!

— Ну, тетя Глаша! — Ревякин умильно прищурил глаза. — Садись с нами, по стопочке…

Высыпав картошку в тарелку, женщина замахала руками:

— Да ну вас! Мне еще за молоком идти.

— Ну хоть полстопочки? За первую женщину-космонавта… А?

— Вот ведь послал Бог племянничка! Мертвого уговорит.

Здесь же, на веранде, стоял старый обшарпанный буфет с узкими стеклышками в дверцах. Основательный такой, на кривых ножках. Еще в прошлом году вместо буфета был куплен сервант, ну а старую мебель на селе и в небольших городках выкидывать было не принято. Чай, не баре, не капиталисты какие-нибудь!

Хмыкнув, тетя Глаша достала из буфета рюмочку толстого голубого стекла — граммов, наверное, на тридцать, не больше:

— Раз такое дело, плесните, чего уж. Первая женщина-космонавт! Ну как за такое не выпить?

Звякнуло стекло. Выпили.

Поморщившись, тетя Глаша зажевала лучком:

— Хороша беленькая-то! А то