вон как-то соседи, Белякины, красного взяли. Меня еще угостили — так еле выпила! Кислятина — сил нет. И как только его, красное это, пьют-то? Ладно… еще одну, да пойду. За молоком надо.

Снова выпили. За первую женщину-космонавта.

— Слышь, Игнат, там у меня сало, сами нарежете. Вдруг я задержусь. Белякины-то на беседу звали.

— Хорошо, тетя Глаша, — согласно покивал опер. — И сало порежем, и посуду помоем, ага!

— Ну, посуду-то и без вас… О! Идут ваши мильтоны! — хозяйка кивнула на улицу, где уже распахнули калитку двое милиционеров: один — младший лейтенант, участковый Дорожкин, а второй — старшина Теркин, техник-криминалист, частенько припахиваемый и помощником дежурного.

— Здоров, Африканыч! Здравствуйте!

— И ты будь здорова, Глафира.

— О, ридикюль-то у тебя — как у фельдшера в нашей деревне!

— У Евграф Аполлоныча? По-омню.

Тетка Глафира и Теркин были родом из соседних деревень, располагавшихся километрах в пятнадцати друг от друга, в глухих, почти непроходимых лесах — считай, рядом.

Попрощавшись с вновь прибывшими, тетя Глаша ушла, закрыв за собой калитку на проволоку.

— Присаживайтесь! — Ревякин гостеприимно кивнул на стоящую вдоль окон лавку. — Вы чего в форме-то?

— Так что нам, домой переодеваться идти? — Теркин поставил саквояж под ноги и потер руки. — Туда только приди. Сами знаете, моя кракатинда ни за что не выпустит! Как еще на работу-то отпускает?

«Кракатиндой» техник-криминалист звал свою добрейшей души супругу.

— Ну, ты-то ладно… А ты, Игорь, чего?

А Дорожкину было просто лень идти в общежитие, переодеваться, потом переться на другой конец городка… Тем более тут и Теркин — вместе вот и пошли.

— Вам-то хорошо, вам форма не положена, — положив фуражку на полку, участковый подставил стакан.

— Вообще-то положена, — фыркнул Владимир Андреевич. — Только в ХОЗУ не все выдают.

Опер со следователем сидели по-домашнему, по-простецки — в майках и трениках.

Оперативники обычно надевали форму на строевые смотры, ну и на какие-нибудь парады, оцепления — если привлекали. Следователям же вместо формы выдавали гражданские костюмы, правда плохонькие — чтобы свое не мять. Еще прокурорским выдавали синие — с погонами на петлицах — пиджаки и фуражки, но носить их почему-то считалось моветоном — никто и не носил.

Первые две поллитры пролетели ласточкой — и не заметили. Еще бы, на четверых-то!

— Эх, что бы вы без меня делали! — хмыкнул Теркин и вытащил из саквояжа объемистую бутыль с мутноватой хренью. — Первач! Вчера с Дорожкиным изымали.

— Тьфу ты! — скривился следователь. — Акт об уничтожении хоть составили?

— А как же! — Африканыч потянулся к картошке. — Ну и закуски у вас! Прямо какая-то оргия, как у древних греков!

— Тогда уж — у римлян. Не отравимся?

— Обижаете, Владимир Андреевич! Пробовали уже. Все живы.

Пошла и самогонка — чего там, народ привычный, насчет спиртного непривередливый. Сразу же договорились — о работе ни слова, только о внешней политике да о бабах. Ну, о космосе еще.

Минут за пять — как раз между стаканами — собравшиеся деятельно обсудили внешнюю и внутреннюю политику нового президента Израиля Залмана Шазара, убийство на митинге в Салониках известного борца за мир Григориса Ламбракиса, присвоение кубинскому лидеру Фиделю Кастро звания Героя Советского Союза, кончину папы римского Иоанна Двадцать Третьего и еще много чего еще. После этого, миновав космос и баб, как всегда, перешли к работе.

— Вызывает меня сегодня Верховцев, — уписывая тюльку, жаловался Дорожкин. — Да ка-ак пропесочит! И, думаете, за что? За то, что в танцевальную студию не записался! Ему, мол, из райкома звонили, спрашивали…

— Так запишись, Игорь! — Владимир Андреевич махнул вилкой.

— Так некогда же!

— А ты по телефону. Кстати, что там про фашистских недобитков? Не забыл?

Тут пошли параллельно сразу две беседы. Одна — между следователем прокуратуры и участковым, и вторая — между техником-криминалистом и опером, точнее сказать, инспектором уголовного розыска. Последние от работы плавно перешли к рыбалке. Причем все разговаривали одновременно, через стол, закусывали и периодически поднимали стаканы.

— Нет, я тебе говорю, Африканыч, ты такого клева еще не видел!

— Да не забыл я про недобитков. Есть у меня такой учет, секретный, его из КГБ проверяют регулярно.

— Тю! Да разве здесь клев? Разве это рыба? Вот на Муг-озере — там да-а!

— Так что там по учету-то?

— Да до твоего Муг-озера два дня лесом топать! Никаких дорог нет. Ведь нет же?

— Пара человек сыщется… остальные еще не вышли. Там срока-то по двадцать пять! Ну, некоторым — пятнаха… Так те еще сидят.

— Зато с бродцом походить — мило дело!

— Слышь, Игорь, ты мне ребят подгони… ну, которые там живут, со старой школой рядом… да с Домом пионеров. Поворошим старое дело. Раз фашист — так его может архив интересовать, документы какие… фотографии.

— А потом как рыбу нести? В котомке, что ли? Так стухнет.

— Так и машину с архивом обстрелял… тоже этот фашист! Что же… Тогда он запросто мог и Шалькина подставить? Притащил, сапоги с него снял, надел, следы оставил… опять сапоги надел пьяному Шалькину…

— А по следам, похоже, так оно и было, — Африканыч вновь перешел с рыбы на работу.

— Что-то уж больно запутанно все, сложно, — наполняя стаканы, покачал головой Ревякин.

— Так и правильно — запутанно! — следователь азартно взмахнул рукой. — Не забывайте, он же только что убил молодую симпатичную девушку, с которой имел половой контакт. Ударил. Добил. Кровь. Стоны… Тут, какие бы крепкие нервы ни были… Бросился бежать… Увидел конюшню, заглянул… может, хотел туда труп спрятать… или рядом, в кусты… Искал место. Не забывайте, это все средь бела дня было! Потом вдруг Шалькин… А дальше — спонтанно. Или — нет, не спонтанно? Наоборот — логично все. Мол, зашел конюх, дальше — конфликт, удар. В пьяном угаре! Убил, там же и вырубился. Все — самогонка. Скажете, не бывает так?

— Да еще и не так бывает!

— Володь, что с Хренковым-то? Так и будет сидеть?

— Будет! Пока в клубе всех не допросим. Кто тогда был, кто мог часики в куртку подбросить… А вот коли мы этого гада найдем, вычислим… хотя бы примерно знать будем…

— Тогда, можно считать, дело раскрыто! — громко захохотал Ревякин. — Убийство! Не хухры-мухры. Эх, жаль уезжаю!

— Учись-учись, — следователь поставил стакан. — Клубом я лично займусь. А ты, Игорь, — ребятней этой. Поищи, поспрошай. Ну, не может быть, чтобы они дома целыми днями сидели… Кто-нибудь что-нибудь да видел! Просто внимания не обратил.

Опер вновь разлил по стаканам — чего руку менять, — прищурился:

— Лихо вы промеж собой все распределили! А я?

— А ты, Игнат, нам поможешь. Пока не уехал.

— Хм…