— Ты все еще нервничаешь в моих руках, Домини? — посмеялся над ней Поль. — Пора бы уже и привыкнуть.

Он спокойно и уверенно двигался по песку и нес ее через песчаный пляж под арку пещеры, ведущей к дому. Теперь их накрыла тень, подсвеченная светом морской воды, и Домини чувствовала сильное биение его сердца, так, словно оно касалось ее груди. И вдруг, как за час или более до этого, в лодке она почувствовала во всем теле слабость. Ее пронизала какая‑то, пока еще не совсем ясная, мысль. В лодке она могла сбежать от Поля, нырнув за борт, но тут его руки держали ее в плену. Самоуверенный подбородок возвышался над ее головой, как бы приказывая ей, лежать смирно, и она позволила, чтобы ее несли, как Ундину в замок.

В пещере становилось все сумеречнее, они проникали в самое ее сердце, потом вдруг раздалось как бы рычание невидимого зверя. Оно донеслось откуда‑то из скалы над их головами, отдалось эхом от влажных каменных стен, это был жуткий угрожающий гул. Поль замер, руки вокруг Домини сжались так, что ей стало больно.

— Что это, Поль? — Она ухватилась за его обнаженное плечо, бессознательно впившись до боли в него ногтями.

Он ответил не сразу, стоял, напрягая слух, как кот при появлении неожиданной опасности. Что‑то треснуло, земля содрогнулась, Поль поставил Домини на ноги и торопливо и строго сказал:

— Беги, детка… будет обвал!

Домини бежала с колотящимся от ужаса сердцем. Она знала, что до двери оставалось совсем немного, до той двери, которая спасет их от опасности и впустит в сад перед домом. Снова послышался страшный треск, и Домини в ужасе подняла глаза. Тут свод пещеры раскрылся, и со страшным шумом посыпались камни, швырнув ее на колени… заставив ее вскрикнуть, но крик был тут же заглушен облаком пыли и болью…

В маленькой комнатке Поля, где он обычно отдыхал днем, сумеречно. Потолок из резного дерева и простые беленые стены придавали ей монастырский вид, вся она производила впечатление мирного, спокойного уголка. Но душевное состояние се хозяина плохо сочеталось с отрешенной атмосферой комнаты, по крайней мере в этот вечер, — он метался из угла в угол, напоминая тигра в клетке.

Поль уже давно заменил разорванные и пыльные брюки, царапины и ссадины на его руках обработал Янис. Доктор был занят наверху. Он там уже много часов, так казалось Полю.

Он затушил недокуренную сигарету и вышел на балкон с ажурной металлической балюстрадой над находящимися далеко внизу, в пропасти, острыми скалами и блестящим темным морем. Над головой светили многочисленные звезды, в ночном воздухе чувствовался аромат сосен. Далеко внизу, на воде, двигались огни фонарей, похожие на светлячков, это рыбаки вышли на ночной лов.

Израненные, разрисованные йодом руки Поля крепко стискивали перила балюстрады. Но он, казалось, не чувствовал боли. Он ждал, слепо уставившись вниз, на море, плещущее в скалах. Свет на парусных суденышках привлекал рыб, как обычная лампа привлекает любопытных мошек. Они жадно набрасывались на крючки и, когда их вытаскивали на палубу, бились, сверкая как серебро, стараясь вырваться на свободу.

Толстый ковер заглушил звуки шагов, и Поль скорее почувствовал, чем услышал, как в дверях позади него появился человек. Поль резко повернулся. Из‑за темноты невозможно было разглядеть выражение его лица.

— Скажите мне! — вырвалось у него по‑гречески. — Как она сейчас, Метрос?

Доктор‑грек вышел к нему на балкон. Он бросил быстрый взгляд на видимость преграды между Полем Стефаносом и глубоким обрывом, заканчивающимся опасными острыми скалами на дне.

— Войдем в комнату, Поль, — позвал доктор. — Там удобнее разговаривать.

— Ты об этом, Метрос? — Поль указал на обрыв под балконом. — Боишься, что я обреку свою душу на проклятье? Домини умерла, да? Я это знал, знал, когда поднял тот, последний, кусок скалы и увидел, как неподвижно она лежала…

— Мы не можем разговаривать здесь! — Метрос взял Поля за руку и потянул в дом. С решительным щелчком он закрыл дверь и задернул портьеры. — Свет, мужчина! — приказал он. — Свет!

Последовал щелчок выключателя, и засияла настольная лампа, бросая свет на лицо Поля под странным углом, высвечивая его обтянувшиеся скулы и впадины под ними. Его шрам побагровел, и края его, казалось, стали пульсировать.

— Домини… — Поль шумно вздохнул. — Она не приходила в сознание, не звала… никого не звала?

— Ваша жена жива. — Доктор‑грек взял графин и наполнил небольшой бокал, который сразу же сунул в руку Поля. — Выпейте это, мой друг. Ну же.

Поль уставился на доктора, но все же, резко закинув голову, одним глотком выпил бренди. Вид его был устрашающим; не сводя глаз с врача, с растрепанными волосами, сжав поросшие щетиной челюсти и по‑тигриному сверкая глазами, — что с ней сделали камни? — спросил он. — Она будет калекой? Да?

У доктора было доброе сухощавое лицо под темной с проседью шевелюрой. Глядя на Поля, он постукивал сигаретой по портсигару, потом взял ее в рот.

— Ваша молодая и красивая жена, — сказал он тихо, — потеряла ребенка.

— Что? — Поль изумленно вытаращил на Метроса глаза. — Но я… я и понятия не имел… ребенок? Она мне ничего не говорила…

— Возможно, она не была уверена. — Метрос внимательно разглядывал Поля своими темными мудрыми глазами. — Молоденькая девочка, далеко от родных, а срок беременности всего два месяца.

— Два месяца? — Казалось, что Поль перебирает в памяти прошедшие недели и возвращается к той, первой, ночи с Домини. Взгляд его исполнился глубокой печали.

— Мне очень жаль, Поль. — Метрос сочувственно пожал ему руку. — Я знаю, для тебя этот ребенок слишком много значит. Но девушка оправится, переживет потерю и физическое потрясение. У нее будут дети: еще есть время.

— Нет! — резко выкрикнул Поль. — Второго раза не будет, никогда не будет. Дитя, которого она любила бы, погибло… ушло, как счастье, неуловимое, и нам двоим его больше не найти.

— Это говорит мужчина! — сердито воскликнул Метрос. — Нельзя лишать девушку возможности иметь и любить ребенка вместо…

— Меня? — в насмешке Поля слышалась горечь. — Друг мой, эта девочка ненавидит меня, она не переносит моего вида, не терпит моего голоса, прикосновения. Ага, я тебя, кажется, шокировал! Но уверяю тебя, так оно и есть. Когда проживешь с пониманием этого бок о бок целых два месяца — два месяца, за исключением всего нескольких коротких часов, — сомнений уже не остается. Это читается в ее взгляде. В том, как она вся сжимается, когда я протягиваю руку, чтобы коснуться ее. В дрожащем голосе, когда она изо всех сил старается удержаться от слез, слез, которых она не знала до встречи со мной.

— Но девушка вышла за тебя замуж, Поль.

— Ты грек, Метрос. — Улыбка Поля казалась болезненной гримасой. — Ты, как и я, знаешь, что для женщины любовь не всегда является причиной вступления в брак.