второго века, произрастающая в Юго-Восточной Азии и по всему миру. Картина станет яснее после анализа генома хлоропластов, но уже сейчас почти наверняка можно сказать, что именно хэвольская мосвана положила начало виду.

Растение невероятными темпами распространилось по всему миру, что, естественно, сопровождалось определенными генными мутациями и появлением мусорных ДНК. Поэтому дикая мосвана имеет значительно более разнообразный генотип. Уже сейчас мы можем предположить, что их фенотипы тоже сильно различаются. В любом случае у мосваны, которую мы нашли в Хэволе, не происходила естественная мутация. Согласно недавней гипотезе, представленной нашей коллегой Чон Аён, это растение впервые было выведено в оранжерее в деревне Илим.

Что же все это означает для нас? Пусть сотрудники Департамента лесного хозяйства и местные жители со мной не согласятся, но неконтролируемое распространение ГМО-мосваны – весьма любопытное явление. Подробнее обсудим на ближайшем совещании.

Когда Аён уже почти дочитала отчет, ей пришло сообщение, и вновь от Юнчжэ:

Если не сможешь найти ее, немедленно возвращайся. У меня есть одна идея на этот счет.

Аён хмыкнула. Конечно, есть разные варианты для решения проблемы, так же как и есть разные маршруты, ведущие к одной цели. Она приехала в Онню не только потому, что рассчитывала найти здесь короткий путь к разгадке тайны мосваны. К научному интересу примешивались личные чувства. Аён тосковала по той милой старушке, которая так загадочно исчезла из ее жизни. Именно поэтому из многих более оптимальных способов доказать свою гипотезу она выбрала именно этот – решила отыскать Ли Хису. Так ей подсказывало сердце.

Прочитав доклад Юнчжэ о результатах секвенирования генома, Аён вновь подумала про свою старушку. Если в Хэволе и правда появился первоначальный вид мосваны, выведенный в Илиме, а Чису и Ли Хису – это один и тот же человек, то, может, ее исчезновение как-то связано с этим происшествием? Вдруг именно Ли Хису посадила лиану в Хэволе? Аён понимала, что опять строит одни лишь догадки и доказательств у нее нет. Даже если старушка действительно направилась в Хэволь, то каковы были ее причины совершать то, что расценивается как биотерроризм?

От волнения Аён даже вскочила на ноги. Казалось, ей наконец удалось нащупать ниточку, ведущую к разгадке. Тот, кто сейчас находится в Хэволе, так или иначе имеет какое-то отношение к Илиму. И, судя по всему, есть шанс его там найти.

– Мы с Наоми и Руданом договорились снова встретиться в Аддис-Абебе через месяц. Она обещала рассказать про свою жизнь после Илима. На амхарском есть архивные записи про Ланганских ведьм, но не хочется связывать себя переводом. При личном общении можно узнать намного больше.

– А нельзя встретиться с ней пораньше? Во время командировки в Эфиопии это проще сделать. Да и всем было бы интересно послушать, – сказала Юнчжэ.

– По словам Рудана, Амаре стало хуже, и Наоми приходится постоянно за ней ухаживать. Нужно подождать, пока она поправится.

– Ну, что поделать. Будем ждать.

– Журналисты одолевают, я уже замучилась им отказывать. А вместо сестер с прессой сейчас общается Рудан. Боюсь, как бы он не сболтнул чего лишнего.

Рудан не знал, что делать с огромным количеством предложений об интервью от журналистов, но его не могло не радовать такое внимание. Аён посоветовала ему не встречаться с ними без одобрения Амары и Наоми, но в газетах города уже появились статьи, в которых авторы цитировали его слова. Конечно, чем больше людей узнает об этой истории, тем лучше, но публичность таит в себе немало опасностей. Некоторые журналисты уже извратили его слова и раскритиковали сестер. Аён надеялась, что Наоми никогда не увидит эти статьи.

После окончания симпозиума в НИИ царила рабочая атмосфера. Субин целыми днями стояла перед голографическим экраном, готовя отчет для Корейского национального дендрария, а Пак Соён отвечала на бесконечные вопросы Департамента лесного хозяйства по поводу результатов секвенирования генома мосваны. Юнчжэ тоже внимательно изучала эти данные. После того как Аён опубликовала свою теорию об Илиме, она запросила у научного сообщества все имеющиеся данные о мосване, которых оказалось очень много. Работы у группы растениеводов было хоть отбавляй. На столе лежали образцы мосваны, которые прислали со всей страны. От эфиопских ученых, с которыми удалось познакомиться на симпозиуме, тоже приходило множество писем. К счастью, директора Кан Ихён тоже интересовала связь между неконтролируемым распространением мосваны в Хэволе и событиями давно минувших дней, поэтому все смогли сосредоточиться на этой проблеме.

Среди писем в электронной почте встречались и гневные, адресованные персонально Аён. К ее большому удивлению, рассказ об Илиме вызвал большой резонанс и породил множество альтернативных гипотез. О том, что Совет по борьбе с пылью и дизассемблер были мошенничеством мирового уровня, или о том, что планета сама создала мосвану ради своего спасения. Чтение этих писем было пустой тратой времени, но одно, где автор рассуждал о причинах появления пыли, заинтересовало Аён.

Как известно, эпоха Пыли продлилась до мая 2070 года. Побороть заразу удалось благодаря Совету по борьбе с пылью, который изобрел дизассемблер. Его эффективность не вызывала сомнений и была подтверждена многочисленными экспериментами в симуляционных центрах. Вероятно, и Наоми это было известно. Но тогда какая роль, по ее мнению, здесь отведена мосване? Верит ли она, что именно это растение уничтожило пыль?

Погруженная в тяжелые размышления, Аён проверила почту и заметила новое письмо. Пришел ответ от перерабатывающего предприятия Хэволя, который она с нетерпением ждала.

– Юнчжэ, – позвала Аён коллегу, которая все еще занималась изучением результатов секвенирования. – Похоже, мне придется еще раз съездить в Хэволь.

– Зачем? У нас уже и так полно образцов мосваны.

Аён показала письмо коллеге. Юнчжэ заинтересовалась. Вернув планшет Аён, она сказала:

– Если узнаешь что-то, сразу сообщи.

– Конечно.

В этот раз Аён поехала не на место работ по реконструкции, а на улицу, где располагались ангары и другие рабочие помещения. Говорят, что, когда активно велись раскопки, в этом районе находились частные предприятия. Теперь на зданиях висели таблички «Закрыто» или спреем-краской был нарисован крест. В некоторых зданиях окон вообще не было или они были завешаны. Пригревало яркое солнце, но у Аён было странное ощущение, будто она оказалась в разрушенной деревне. С тревогой оглядываясь по сторонам, она наконец заметила серое здание с небольшой вывеской «Технологии будущего». Аён нажала на пожелтевшую кнопку звонка.

– Это Чон Аён, у нас назначена встреча.

Когда открылись раздвижные двери, обклеенные черной пленкой, из помещения повеяло затхлым запахом машинного масла. Вдоль стен располагались стеллажи, заставленные всевозможными приборами, коробками с деталями, ведрами с краской и спреями. Аён последовала за встретившим ее мужчиной. В небольшом здании располагался сразу и склад, и офис. Аён показалось, что они очень долго блуждали по коридорам, прежде чем наконец остановились перед небольшой приемной, которая, впрочем, тоже была заставлена ящиками с инструментами.

Генеральный директор Чан раньше возглавлял «Технологии будущего», но теперь