Вся система пренебрежения человеческой жизнью нашла выражение и в тех методах, которыми с 1943 г. обращались с пополнением, насильственно призванным на вновь занятых территориях. При этом необходимо иметь в виду, что население Кавказа, казачьих областей на Тереке, Кубани и Дону, как и юга Украины, в целом поддерживало особенно хорошие отношения с немецкими войсками с советской точки зрения — позиция измены и враждебности. Насильственная мобилизация всех мужчин призывного возраста непосредственно после нового овладения этими территориями являлась тем самым частью актов наказания и возмездия, обычно предпринимавшихся в отношении населения. Как видно из приказа № 052 3-й гвардейской армии от 23 февраля 1943 г. и как показал также майор Генштаба Жилов из штаба 58-й армии, после первых неорганизованных наборов фронтовыми частями мобилизация мужского населения была предоставлена командирам корпусов и дивизий, которые должны были получить возможность спокойно восполнить высокие потери личного состава в своих соединениях. На практике были назначены местные коменданты, которые обратились к мужскому населению, пригрозив серьезными карами, и затем, с помощью особых отделов и прочих органов НКВД, начали систематично прочесывать города и населенные пункты в поисках «годных к военной службе» рядовых и бесцеремонно призывать схваченных «в ту же ночь». Военнообязанными и годными к военной службе считались все мужчины до 50, отчасти и до 60 лет65 и, как правило, все юноши, включая 1927-й, подчас и 1928-й год рождения, то есть 16-летние и иногда 15-летние, во многих дивизиях — с фальсификацией даты рождения.[110]Согласно словам Сталина, что в этой войне не должно быть негодных, отставлялись только «явные больные и калеки», а во многих случаях привлекались как «годные к военной службе» даже лица с физическими недостатками. Молодые люди, в соответствии с оценкой, либо тотчас направлялись во фронтовые части, либо доставлялись в штрафные подразделения, так что, как говорится в одном месте, «штрафные роты большей частью состоят из солдат молодых и младших возрастов».

В большинстве своем имеющих лишь скудное образование или вообще без такового, частично одетых в гражданскую одежду, плохо вооруженных и недостаточно обеспеченных довольствием, этих людей на линии фронта тотчас бросали в бой и гнали на немецкие пулеметы. Немецкие командные органы вновь и вновь регистрировали, например, на Таманском полуострове и в других местах, как противник заставлял свои части без обучения и подготовки, волна за волной, при «чрезвычайно высоких потерях» атаковать оборудованные и полностью подготовленные к обороне немецкие позиции. Неназванный советский политработник в ранге капитана очень точно отметил в своем дневнике 4 марта 1943 г.: «В окрэге молодых людей… мобилизуют и сразу же посылают в бой в качестве пушечного мяса». «Высокие кровопролитные потери, — таково было единое мнение советских перебежчиков и военнопленных, — которые, естественно, несет это пополнение, не обученное и не заинтересованное сражаться за Советский Союз, воюющее между фронтом и заградительной командой, несутся сознательно, так как Советский Союз больше не заинтересован в сохранении этих элементов, зараженных фашизмом и, тем самым, представляющих угрозу для морального духа Красной Армии.» Немецкие войска принимали во внимание эти бесчеловечные и противоречащие международному праву методы хотя бы в том отношении, что рассматривали вооруженных гражданских лиц не как партизан, а как военнопленных и соответственно обращались с ними, если те находились в боевых порядках и рядом с регулярными солдатами Красной Армии.

Отвечая на известную речь Черчилля в Фултоне 5 марта 1946 г., Сталин в зарубежном интервью, опубликованном в партийном органе «Правда» 14 марта 1946 г., разъяснил, что «Советский Союз безвозвратно потерял в боях с немцами и, кроме того, в результате немецкой оккупации и отправки советских людей на немецкие каторжные работы около семи миллионов человек», включая, стало быть, и военных, и гражданских лиц. В последующем эта цифра не раз еще резко повышалась по пропагандистским мотивам. Так, общее число погибших военных и гражданских лиц в СССР, увеличенное в 1965 г. членом Политбюро [Президиума ЦК] и сталинским партийным доктринером Сусловым уже до 20 миллионов и официально закрепленное в брежневскую эпоху, было повышено советским президентом Горбачевым 9 мая 1990 г. до 27 миллионов. 8668000 из них принадлежали к вооруженным силам, включая военнослужащих внутренних войск, пограничных войск и органов госбезопасности. Год спустя, в преддверии юбилейных торжеств, 21 июня 1991 г. советский историк, профессор д-р Козлов даже решился утверждать: «СССР расплатился 54 миллионами погибших в годы войны». Дискуссия с использованием явных спекуляций едва ли приведет к надежному результату. И, кроме того, как верно заметил австрийский военный историк, университетский доцент д-р Магенгеймер, «можно предположить, что основную часть погибших среди гражданских лиц следует приписать репрессиям, ликвидациям и депортациям сталинской системы, не в последнюю очередь — насильственным репатриациям в конце войны и после ее завершения в 1945 г., которые последовали по настоятельному желанию Сталина».

Лично Сталин и потребовал после завершения войны, в приказе командующим войсками 1-го, 2-го Белорусских, 1-го, 2, 3, 4-го Украинских фронтов, а также «тов. Берия, тов. Меркулову, тов. Абакумову, тов. Голикову, тов. Хрулеву, тов. Голубеву» сформировать гигантские лагеря НКВД-НКГБ на миллион человек для «бывших военнопленных и репатриируемых советских граждан». Что же касается конкретно числа погибших среди военных, то следует напомнить, что Советский Союз воевал не только с Германским рейхом, но с 1939 по 1945 гг. также находился в состоянии войны со следующими государствами (или напал на них силой оружия): Польша, Финляндия, Италия, Румыния, Венгрия, Словакия, Хорватия, Иран, Болгария и Япония. Если уже генерал-полковник Волкогонов оценивает советские потери вдвое-втрое выше, чем у противника, но они в действительности только в зимней войне с Финляндией, «по осторожной оценке», впятеро превосходили потери противника и это соотношение с 1941 по 1945 гг., видимо, еще более ухудшилось, то причины этого следует искать прежде всего на советской стороне.

Советский Союз не признал Гаагские конвенции о законах и обычаях войны и не ратифицировал Женевскую конвенцию о военнопленных, желая воспрепятствовать, чтобы советские солдаты искали спасения в плену противника. Военнопленные принципиально считались «изменниками родины» и «дезертирами», которых надлежало уничтожать всеми средствами на земле и с воздуха, и в лагерях они подвергались советской авиацией целенаправленным бомбовым атакам. Итак, ответственность за потери среди военнопленных — таково было и мнение Международного комитета Красного Креста — изначально несло само советское руководство, что, однако, может снять вину с немцев лишь в той мере, в которой их обращение с ними диктовалось не бездушием и злой волей, а властью обстоятельств. Далее, обычные в Красной Армии на протяжении всей войны отдельные и массовые расстрелы вызвали среди солдат потери, которые трудно определить, но которые в целом должны были быть огромны. И, наконец, варварство советских методов наступления обошлось во множество человеческих жизней. Этими наступательными бойнями, которые бездушно включались в расчет советским руководством, Красная Армия отличалась от армий всех других стран, включая и немецкую. Стоит напомнить лишь о том, насколько серьезно, например, еще до Первой мировой войны в германской императорской армии шла борьба вокруг теории ведения по возможности бескровных пехотных наступлений и что слепые атаки напропалую на готового к обороне противника уже тогда считались фактически запретными.