Эти предложения везло в Москву посольство Станислава Крыского. В русском дипломатическом ведомстве подробно разрабатывались варианты ответов на возможные вопросы и действия переговорщиков. Захват Ливонии предполагалось аргументировать весьма примечательным образом: мол, прибалтийские города сами сдавались Грозному. А которые вздумали сопротивляться и «задуровали», «то всем ведомо — немцы в сечу идут пьяными». В ответ на попытку литовцев сделать комплимент, что русский царь — «не последний» среди европейских правителей, он объявляется «набольшим во вселенной»: «А мы с Божьей волей над собою большего не ведаем никого… но везде Божьим милосердием первые среди государей».

Соответственно, предстояло проверить, достоин ли Стефан Баторий вести переговоры с таким великим монархом? В системе координат русской стороны ответ получался отрицательный. Прежде всего, история отношений Руси, Литвы и Польши однозначно свидетельствовала о подчиненном положении последних. В древности Польша и Литва хотя бы имели приличных правителей, находившихся в родстве с Рюриковичами. А теперь, нарушив божественный порядок, паны избрали своим королем Стефана, который не может претендовать на равный с Грозным статус — «братство». Он может всего лишь писаться «суседом». Но московский царь милостив и готов заключить мир даже с таким ничтожным правителем, как король Стефан.

В ходе дебатов с польской стороны прозвучал важный тезис, уточнивший представления оппонентов о монархии. Один из панов в сердцах бросил, что хоть Стефан и «не с великого государства», но ведь «корона польская величия не утратила». Из этого тезиса видна разница подходов. Для поляков их корона выступает как незыблемый институт, ценный сам по себе, статус которого не могут поколебать ни элекция, ни худородный правитель. Для русских принципиально важной была персонификация власти. Государь — сам по себе живое воплощение института высшей власти, олицетворяющий Бога. Отсюда повышенные требования к происхождению и личности царя и игнорирование других институтов передачи верховной власти.

30 января 1578 года Крыский подписал в Москве перемирие. Оно изначально было нежизнеспособно, потому что итоги победоносного похода 1577 года не могли устроить Батория. Тем более они по-разному трактовались в русском и литовском списках перемирных грамот. В русском содержался пункт о «невступлении» Стефана в Ливонию и Курляндию, правах Ивана IV на Ригу, Куконос, Кокенгаузен, проведение границ между Литвой, Пруссией, Курляндией и Ливонией «по старым рубежам». Таким образом, перемирие 1578 года аннулировало бы Первое и Второе виленские соглашения о переходе Ливонии и Курляндии в подданство правителей Великого княжества Литовского.

Литовские послы сразу же исключили из своего варианта грамоты пункт о Ливонии и вообще любое упоминание о Ливонии, оставив только роспись русско-литовских рубежей, по которой Полоцк временно, до конца перемирия, оставался в составе России. В результате стороны оказались уверенными в совершенно разных результатах переговоров. Иван Грозный чувствовал себя победителем, добившимся признания Речью Посполитой не только его фактических завоеваний Полоцкой и Ливонской земель, но и прав на Курляндию. Стефан же получил от Крыского вполне приемлемый документ, позволявший отложить до лучших времен возврат Полоцка и проигнорировать вопрос о Ливонии.

Стефан объявил, что перемирие было заключено без его разрешения, и признал договор недействительным. 28 апреля 1578 года он выступил с обращением к епископам, князьям и сенаторам Великого княжества Литовского, обвинив Ивана Грозного в присвоении царского титула и в претензиях «быть дедичем» и над Короной польской, и над Великим княжеством Литовским. Обвинение явно вымышленное, поскольку столь далеко амбиции Ивана не простирались. В качестве подтверждения кровожадной и захватнической политики «Московита» король привел нападение на Ливонию — и портрет врага был готов.

Речь Посполитая уже готовилась к войне. В июне 1577 года был введен специальный налог на оборону границ от Москвы и татар. Будущие участники Московской войны получили материальные льготы и были освобождены от судебных преследований. Сейм, открывшийся в Варшаве 20 января 1578 года, принял решение о необходимости войны с Россией, причем — с изменением всей военной доктрины: войну надлежало вести «…в пределах неприятельских, так как прежний способ держать войска внутри собственных границ и только обороняться от врага был осужден на основании происходившего отсюда домашнего вреда и на основании примера прошлого года». В беседе с нунцием Лаурео Стефан заметил, что можно завоевать не только Ливонию, но и Москву, вернув Полоцк и Смоленск. 10 марта сейм вынес постановление об учреждении специальных налогов для военных нужд, в частности пошлину в ⅛ стоимости с каждой бочки пива. 10 июня вышел универсал о наборах пехоты для королевской армии. Король раздавал земли под военные займы и провел ряд военных реформ. Из этих мероприятий видно, что переговоры с Россией Баторий использовал лишь для подготовке к войне. На дипломатическое решение вопроса он уже не рассчитывал.

В январе 1579 года Баторий отдает распоряжения о сборе войск, маршрутах их передвижения и местах сосредоточения. 12 июня король обратился к подданным одновременно на латинском, польском, венгерском и немецком языках. В своем воззвании он подчеркнул, что война с Москвой вызвана преступлениями Ивана Грозного, главным из которых было нападение на Ливонию, и что цель наступления — восстановить мир и обуздать агрессора. Война объявлялась справедливой и священной, а значит — Бог на стороне Батория и его армии. 30 июня на совещании Батория с командирами в Свири было принято окончательное решение об ударе на Полоцк.

Важным новшеством, которое и предопределило успех Речи Посполитой, было использование немецких, прусских и венгерских наемников. Именно наемники стали главной ударной силой, переломившей ход войны. Они привнесли в кампанию европейскую военную культуру, плод «военной революции», начавшейся в странах Запада в ХVI веке и приведшей к доминированию огнестрельного оружия и наемной армии.

В прошлое уходили доспехи (бесполезные перед пулей), тяжелое рыцарское вооружение (избыточное там, где все могли решить шпаги, рапиры и пики), луки и арбалеты (уступавшие аркебузам и мушкетам), феодальное ополчение и княжеские военные дворы. На войне нужны хорошо подготовленные профессионалы. На смену принципу ополчения как способу комплектования армии пришел принцип военного найма.

Дети боярские и стрельцы Ивана Грозного успешно воевали с дворянским ополчением Великого княжества Литовского, несколько хуже — с польским рыцарством и жолнерами, а вот немецкие и венгерские наемники, закаленные в европейских войнах ХVI века, оказались для них слишком трудным противником.

Армия Батория выглядела красочно. Согласно письму участника похода итальянца Мартинелли, в некоторых отрядах на шеях коней были повязаны куски ткани, напоминающие бороды, другие лошади были покрыты шкурами волков и тигров, а упряжь украшена золотыми камнями, золотом и шелками. Гусары имели за спиной орлиные крылья, во время скачки пугающие русских лошадей.