На улице, возле носилок, стоял молодой парень.

— Мистер Аджани, сэр?

Один из слуг, не отрывая взгляда от земли, распахнул дверцу паланкина. Местных по большей части не стоило даже запоминать. Они не обладали той верностью, что прибывшие извне.

— Сэр, они в городе, — сказал мальчишка, когда Аджани покинул кресло.

— Эшли? — Аджани глядел в пространство позади своего осведомителя. — Уточните, пожалуйста. Возьмите с собой еще пару человек.

Как только Дэниел вышел из дома и подал знак, что все в порядке, Эшли поманила к себе двоих, и они скрылись из виду.

Дэниел подошел к своему хозяину. Теперь, когда он оказался здесь высшим по положению среди служащих, ему предстояло быть правой рукой Аджани. Все доставленные знали правила. Если кому-то из них давали поручение и он не справлялся с ним, следующая возможность отличиться предоставлялась не скоро. Если же промахи оказывались неоднократными, виновный лишался вечной жизни.

— Братия? — коротко спросил Аджани.

— На подходе, как и приказано, — сообщил стоявший около носилок юноша.

Аджани позволил себе удовлетворенно улыбнуться. Он прекрасно все организовал. Джексон и его жалкая банда уничтожат монахов, которых заманили сюда для встречи с ними, а потом успокоится, считая, будто добился важного успеха. А когда они в таком состоянии, с ними всегда легче иметь дело. Одержимых демонами монахов в Пустоземье было более чем достаточно, так что гибель нескольких послужит двойной цели: немного сократит их число и сделает так называемых Прибывших более уступчивыми.

Через час после столкновения с роем жгучих кусак Китти, Джек, Эдгар и Хлоя шли по другой улице. Они пока что не встретили ни монахов, ни Аджани, и Китти подозревала, что у второй части отряда дело обстояло точно так же. И мысленно сокрушалась, что, к сожалению, нельзя быть уверенной в том, что Хлоя, если что, встанет на сторону Джека. Если бы это было так, они могли бы разделиться не на две, а на три группы. Но пока она не убедится в новенькой, придется поступать так. Из-за множества волнений, постигших ее в последнее время, она сделалась настолько раздражительной, что Джек и Хлоя, вероятно, тоже мечтали о том, чтобы отделиться от нее.

— Наверно, Гаруда обманул тебя, — предположила Китти.

Взгляд, который бросил на нее Джек, должен был заменить собой длиннющий монолог. Все Пустоземье знало, что кровососы не лгут — это явилось бы грубейшим нарушением их до смешного детализированного кодекса поведения. Китти с братом частенько спорили об этом. Он был глубоко уверен в том, что этикет не позволяет кровососам лгать, тогда как для нее правила — особенно правила поведения — не являлись убедительным основанием для того, чтобы принять их неспособность лгать как нечто обязательное. Правила то и дело нарушаются, и Китти попросту не доверяла чудовищам.

— Порой я готова голову дать на отсечение, что ты веришь Гаруде во всем, что бы он ни сказал, — заявила она, обращаясь не только к Джеку, но и к Гаруде. — Мне пришлось выпить этот гнусный веррот, который я ненавижу, только потому, что этот костлявый ублюдок сказал тебе, что сюда приперся Аджани.

В собственной голове она услышала смех кровососа.

— Я сообщил Джексону, что у монахов есть покровитель, — сказал Гаруда.

От его голоса у нее всегда возникало ощущение, будто в ее голове мнут шелуху от кукурузных початков.

— Кукурузные початки? — произнес кровосос. — Что это такое?

Она не ставила перед собой задачу разделить свои мысли на доступные для кровососа и скрытые. Со временем она более или менее научилась воздвигать в своем сознании щиты, которые не позволяли Гаруде рыться в ее сознании, но, несмотря на ее успехи, она сплошь и рядом замечала, как ее умственный щит дает трещины. Вот не пришлось бы ей пить веррот, не пришлось бы иметь дело с этой ерундой.

— Тебе следовало рассказать Джексону о своем умении, — сказал Гаруда.

Китти покачала головой. Ее взгляд остановился на Джеке и Хлое, негромко переговаривавшихся между собой. А как поступать или как не поступать — ее дело, а вовсе не Гаруды. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и сосредоточиться. Потом остановилась и положила руку на бицепс Эдгара.

— Постой.

— Я ничего не говорил Джексону о наших разговорах наедине, — продолжал Гаруда. — Кэтрин, ты можешь не испытывать ко мне уважения, но я считаюсь с твоими желаниями.

Эдгар удивленно взглянул на нее, но все же остановился. Джек и Хлоя находились в нескольких шагах от них.

Китти тщательно представила себе Гаруду и начала строить перед ним стену — чуть ли не крепостную, — которая выглядела так, будто была построена из тяжелых камней, уложенных один на другой. Доведя стену до подбородка кровососа, она вновь посмотрела на него. Он улыбнулся ей, и она поняла, что он позволил ей увидеть себя. Подавив желание посмотреть, что находится вокруг него, она заставила себя полностью сосредоточиться на своем деле.

Она попыталась поднять очередной воображаемый камень, чтобы закрыть это лицо — теперь Гаруда откровенно ухмылялся — и глядевшие на нее глаза.

— Кэтрин, с каждым разом у тебя получается все лучше и лучше.

— Кит? — Эдгар приобнял ее за талию. — Ты ранена?

— Этот камень ты поднять не сможешь, — укоризненно сообщил Гаруда. — Если, конечно, ты не еще большая редкость, чем я думаю.

— Чтоб ты пропал!

— Что? — Эдгар, все так же держа руку у нее на талии, скользящим движением оказался перед Китти и заглянул ей в лицо, пытаясь увидеть ответ.

Китти зашипела — даже в ее собственных ушах этот звук прозвучал, как голос какого-нибудь из чудовищ — и сказала:

— Я не к тебе обращалась.

В голове у нее раздался довольный смех Гаруды.

— Кэтрин, меня радует, что ты добиваешься таких успехов. Очень мало кто в Пустоземье смог бы это сделать.

— Только кровососы и я. — Это было не то утверждение, не то вопрос.

Старый кровосос ничего не ответил.

— Гаруда? Я заблокировалась от тебя?

— Нет.

Китти осознала, что Джек и Хлоя уставились на нее. Эдгар же, судя по выражению его лица, начал соображать, в чем дело. Но она не могла допустить, чтобы ее разговор с Гарудой закончился ни на чем. Она поспешно повторила свои слова, на сей раз в форме вопроса.

— Значит, только я и кровососы?

— Ты говоришь. — На этот раз голос Гаруды звучал сдержанно, что само собой о чем-то говорило. Китти нахмурилась. Из этой уклончивости можно было извлечь лишь одну новую истину: имелась по меньшей мере одна персона или существо, подобное ей, и Гаруда не горел желанием сообщить, кто именно.