разговор Лидка и, говоряще окинув взглядом лифтершу, с шумом открыла железную дверь лифта, чтобы все побыстрей загрузились. – Вот ведь болтушка! Причем тут Леонид Ильич? Что за фантазии! И вообще, вы видели Нину? – задала риторический вопрос Лида, пока они поднимались на четвертый этаж, и сама же на него ответила: – Она за этот месяц стала шире, чем выше. Это ж надо так на простых щах отъесться…

Когда вышли на лестничную площадку, в нос ударил отвратительный и подозрительно едкий запах, идущий от их двери.

– Господи, неужели там кто-то умер? – Лидка выпучила глаза и повела носом. – Робочка, открывай ты, я боюсь. – И опасливо протянула ему ключи с веселым Микки-Маусом. У Лидки сразу учащенно забилось сердце, поскольку она решила, что зловоние это напрямую связано с тем, кто обитает у них в чулане. Она на секунду зажмурилась и сделала глубокий вдох, мысленно готовясь к тому, что может увидеть, когда откроют квартиру…

Запах объяснялся просто: перед отъездом Лидка забыла положить в морозильник треску, которую купила прямо перед выходом из дома – давали, надо было брать, но в спешке так и оставила ее у самой двери – главное было занести добычу в дом. Треска, вернее, ее мумия, одиноко стояла в углу, как памятник, вклеившись в собственный сок месячной давности. Она была завернута в газету «Известия», и пропитанный рыбьей влагой портрет дорогого Леонида Ильича одним заплывшим глазом смотрел на вошедших Крещенских вопросительно и требовательно. Запах от мумии шел соответствующий. Казалось, им пропитался уже весь подъезд, а не одна только их квартира, но все равно, как только была открыта входная дверь, он со свистом радостно вырвался наружу и пошел гулять по этажам. Лидка бросилась на Ильича, отодрала его двумя руками от засохшей лужицы на чуть вздыбившемся паркете, завернула в дефицитный целлофановый пакет и скинула вождя вместе с бывшей треской в мусоропровод. Окна были распахнуты настежь, все бегали по квартире и махали кто чем мог – вонь не хотела выветриваться, за целый месяц она в хоромах освоилась, попривыкла, а может, даже и снюхалась с чуланным призраком!

Как только прошел шок от запаха, Робочка с Катей стали разбирать газеты и журналы, которые Нина Иосифовна ежедневно, пока их не было, закидывала в узкую прорезь на входной двери. Они заполонили всю прихожую до самой комнаты. Но это было любимое Катино занятие – что-либо сортировать: книги ли выставлять на полках шкафа по какому-то несуществующему правилу или, скорее, наитию, консервные банки аккуратно складывать в холодильник, вещи стопочкой, мама даже шутила, что в прошлой жизни она работала на станции Москва-Сортировочная. Или вот теперь прессу, разбросанную по полу, – два журнала «Юность», крупноформатные журналы «Знание – сила», «Техника молодежи», любимую всеми «Науку и жизнь», кучку «Крокодилов», «Огоньков», «Советских экранов» и «Работниц». И ворох газет.

Перепуг

Письма попрятались среди газет, их было много, с марками и штемпелями. Одно лежало отдельно, необычное, в маленьком коричневом конверте, без адреса, выделяясь из всех остальных прежде всего цветом. Просто запечатано, и все. Роберт вскрыл, почему-то выбрав в первую очередь его, не отложил на потом, а вскрыл, сразу нахмурившись и даже слегка побледнев. Пошел на кухню, где девочки – Лида с Аленой – разбирали привезенные продукты. Взял сигарету, закурил и начал читать вслух: «Уважаемый Роберт Иванович! Когда вы прочтете это письмо, знайте, что ваше здоровье и здоровье ваших близких уже под угрозой. Пока вы отсутствовали, я через щель распылял в вашей квартире радиоактивное вещество, которое уже создало определенный злокачественный фон. Я к вам приходил лично, если помните, и у нас состоялся вполне конструктивный, как мне показалось, разговор. Впоследствии я вам неоднократно писал письма с просьбами не ставить вашу подпись под моими стихами. Предлагал публиковаться вдвоем под псевдонимом Минин и Пожарский, на выбор. Я все хорошенько продумал, толково вам письменно объяснил – все готово, уже и памятник на Красной площади стоит, уже и люди знают эти фамилии, мы с вами могли бы быть увековечены. Ответа я так и не получил. Но вы упорно продолжали и продолжаете вынимать стихи из моей головы и печатать их в советской прессе, выдавая за свои. Зачем вы опубликовали вот это???

Человеку надо мало:

чтоб искал и находил.

Чтоб имелись для начала

Друг – один и враг – один…

Человеку надо мало:

чтоб тропинка вдаль вела.

Чтоб жила на свете мама.

Сколько нужно ей – жила.

Человеку надо мало:

после грома – тишину.

Голубой клочок тумана.

Жизнь – одну. И смерть – одну.

Утром свежую газету —

с Человечеством родство.

И всего одну планету:

Землю! Только и всего.

И – межзвездную дорогу

да мечту о скоростях.

Это, в сущности, – немного.

Это, в общем-то, – пустяк.

Невеликая награда.

Невысокий пьедестал.

Человеку мало надо.

Лишь бы дома кто-то ждал.

Я могу вам даже в мельчайших подробностях описать день, когда эти строчки пришли мне в голову! Это стихотворение было написано мной 18 февраля 1972 года. Я вернулся с работы домой, еле дошел от метро, всю Москву тогда занесло снегом. Настроение было мрачное, в голове гудели колокола, как если войти под огромный колокол и ударить по нему железной палкой. Гудение это у меня постоянное, отпускает, только когда я езжу в метро под землей, где есть защита от излучения. Но когда я выхожу, снова начинает моментально гудеть. И вот я поднимаюсь на свой этаж, а живу я на четвертом, как и вы, открываю дверь ключом, нащупываю выключатель и почему-то не нахожу его. Вдруг вижу два маленьких зеленых огонька, которые медленно ко мне приближаются, глазки моего кота, который пошел встречать хозяина. Так было всегда, но только 18 февраля, когда был выключен свет, я оценил эту встречу в полной мере! И сразу меня отпустило, гудение ушло, я включил свет и, не раздеваясь, пошел на кухню – у меня там стол, за которым я пишу. Так и родилось именно это стихотворение, без помарок, как есть. Не кто иной, как кот, натолкнул меня на мысль, что очень важно, когда тебя кто-то ждет дома. А когда я увидел эти стихи, опубликованные под вашим именем, то понял, что уговорами тут уже не поможешь. Пришлось действовать, не обессудьте. Таких, как