Я задумываюсь на мгновение, какие бы подобрать слова. А папа спрашивает у мамы:

– Нюта, ты слышала? Наша дочь умеет доить корову! Всё-таки переберёмся мы в деревню, когда станем пенсионерами…

Одновременно с моим возгласом раздаётся голос мамы:

– Исключено! Антисанитария, отсутствие жилищно-бытовых условий…

Но папу уже не остановить. Его взгляд подёрнулся мечтательной дымкой и устремился в светлые дали, где он видит себя каким-нибудь фермером-ударником. Или, словно Лев Толстой, подпоясавшись верёвкой, выходит поутру к крестьянам. Папа из числа тех людей, что очень сильно любят природу и сельское хозяйство. Любят пылко, страстно, постоянно порываясь бросить «урбанизированную клоаку» и вернуться «к истокам». Когда-нибудь. Потом.

– Папа, подожди! Это было всего разочек и молока вышло… так себе, не очень много.

– Ты же не пила парное молоко? – спрашивает мама, сканируя меня взглядом на признаки употребления продуктов в сыром виде.

– Нет, мама! Ты что?! В нём же содержатся вредоносные…

– Правильно.

Теперь настаёт черёд мамы с гордостью смотреть на отца. Вот, мол, плоды воспитания и благотворного влияния налицо. Она цитирует статью:

– Разнообразный ряд микроорганизмов, которых находят в сыром молоке, может вызвать бактериальные инфекции: Бруцелла, Кампилобактерии, Листерия, Mycobacterium bovis, Сальмонелла, Шига Токсин, E.Coli, Шигелла, Стрептококк, Иерсиния, вирусные – норовирус, и заражение паразитами. Например, лямблии.

– Нюта, ты статью зачитываешь или книгу ужасов? Хватит нагнетать обстановку. Посмотри на Полину – жива, здорова, румяна. Да от неё все вредоносные бактерии отскакивают как горох от стенки!

– Папа прав. А ещё я пользовалась защитным бактерицидным спреем. Тем самым, что ты мне советовала.

Я, чтобы придать лицу правдоподобное выражение, вспоминаю тот единственный раз, когда на самом деле воспользовалась им. Пользовалась? Пользовалась! Значит, не соврала! Мама удовлетворённо кидает головой расслабляясь.

– В общем, поездка получилась очень насыщенной и необычной, – подвожу я итог. Необычной – мягко сказано. Мне кажется, она была просто сумасшедшей.

– А фото покажешь? – мама тянется к аппарату.

– Разумеется, покажу, но чуть позже. Когда наведу порядок в снимках. Надо сначала отделить личное от рабочего и сохранить. А потом вся фотохроника в вашем распоряжении…

Я аккуратно подтягиваю к себе камеру и ретируюсь из зала. Эх нет, дорогие мои старики! Некоторые кадры не предназначены для чьих-то глаз, кроме моих. Не думаю, что посторонним стоит смотреть на широкую спину Симакова и симпатичный, крепкий мужской зад в ворохе гостиничных одеял.

– Полина, ты сейчас к себе?

– Да, мама. Нужно вещи разобрать и, вообще…

– Стой! – грозный окрик в мою сторону. Мама несётся на кухню, гремя кастрюлями и банками.

– Я соберу тебе с собой всего понемногу…

– Мама, не надо…

– Надо! Тебе сегодня будет не до готовки.

– Ну мама, сколько можно… Я в двадцать первом веке живу, придумаю что-нибудь…

– Федя! – зовёт на помощь мама, – Полина объявила голодовку!..

Из зала немедленно выплывает папа. Его решительный вид говорит о том, что голодной смертью мне не позволят умереть, даже если саранча сожрёт последние съестные припасы на всём земном шаре.

– Хорошо, хорошо. Давай, мама, что ты там наготовила, а то я тороплюсь.

Мама с пластиковыми контейнерами наперевес кидается ко мне, словно спринтер к финишной черте.

– Вот тут котлетки, пирог, курочка запечённая, салат…

– Мне и за год этого не съесть…

– Федя! – командует мама, сверкая глазами.

Запасной батальон двигается в мою сторону. Деваться некуда… Мама загружает меня провизией под завязку и только после этого, посчитав родительский долг исполненным, отпускает меня.

А вот и моя жилплощадь! Оказывается, я соскучилась по своей уютной квартирке. Все предметы лежат там, где я их и оставила. Даже у ноутбука крышка не до конца закрыта, а на кровати лежит футболка и комплект белья, который я купила в день перед поездкой, но так и не успела убрать. Ладно, чёрт с ними… Ещё успею убрать. Если начать перетрясать барахло, может уйти весь день. Потому я выгружаю в холодильник мамину провизию и отвлекаюсь на телефонный звонок.

Звонит Гарик, мой двоюродный брат. Я и Гарик – пример успешного симбиоза двух молодых, но перспективных предпринимателей. Да-да, нужно же как-то подбадривать себя и верить, что однажды любимое дело принесёт золотые горы. Как, например, Симакову. Так, стоп… Опять мысли унеслись в известном направлении.

– Ты меня точно слушаешь? – переспрашивает Гарик.

– Немного отвлеклась. Но теперь внимательно слушаю.

– Если ты уже спустилась с небес на землю и готова поработать, могу подкинуть пару заказов. Я бы и сам… Ты же знаешь, что я иногда тоже люблю пощёлкать, но, бля, зашиваюсь.

– В принципе, я не против. Но я со студией ещё не договаривалась.

– Зачем нужны партнёры? Я забивал часы съёмки в студии, так что считай, будто ты арендуешь её у меня. Ну давай, не жмись. Соглашайся.

– Признайся честно. Нахапал заказов и разгрести не можешь?

– Горячая пора, хочется заработать как можно больше. Ну как, ты в деле?

– Конечно, в деле. Достаточно прохлаждаться.

– Вот. Другое дело! Узнаю рабочую пчёлку…

– Ладно, давай завтра увидимся и обговорим детали, хорошо? А то у меня уже телефон вот-вот отключится!

Гарик доволен. Ещё бы. И клиентов не потерял, и себя, любимого, разгрузил. Ладно, нам не привыкать выручать друг друга. Я бросаю телефон на тумбочку и вытягиваюсь на кровати, окончательно расслабляясь. Сейчас немного полежу и встану…

Ага, немного. Я словно ныряю в бездонный колодец и просыпаюсь только на следующее утро, когда солнце ослепительно бьёт в глаза. Чёрт… Вот это я соня! Смотрю на отключенный телефон, который так и не поставила на зарядку. Надо срочно исправлять ситуацию.

Пока кофеварка готовит божественный напиток, я привожу себя в порядок и подсчитываю тренькающие звуки входящих смс-сообщений. После десятого я бросаю это безнадёжное занятие. Кудряш, кудряш, кудряш, мама, Надька, опять кудряш. Наверняка надул свои красивые губёшки. Симаков отвечает на звонок почти мгновенно.

– Ты, наконец, решила снизойти до меня, Поля? Не думал, что ты настолько ветреная, – со вздохом сожаления говорит Симаков.

– Чувствуешь себя использованным, кудряш?

– Использованным и брошенным.