– Какое счастье! Я вам завидую, Карлос. У нас весь декабрь больше двадцати мороза.

– Да, я смотрю в новостях. Ужас! Даже не представляю, как это можно выдержать. А когда-то жил в Москве и не замечал мороза, на каток ходил… Бедная наша Шурочка! А в Сон Вери без вас грустно стало. Даже погода не радует.

– Вот уж не поверю, – засмеялась она. – В этом сказочном месте не может быть грустно. Там может быть только хорошо. Или очень хорошо. Это же сон, чудесный цветной сон, такого в жизни не бывает. Приснился мне, наверно, ваш Сон Вери…

– Вот и приезжайте скорее, чтобы убедиться, что это не сон. В феврале цветет миндаль, деревья, как розовые облака. Вам бы понравилось.

– Наверно. Насчет приезда – не знаю. Хочется, конечно, но пока просто не было времени над этим подумать, – вздохнула она.

– А я как раз думал. И вот что придумал. Шурочка, не снимайте у Новиковых. Зачем вам тратить деньги на квартиру? Я целый день в отеле. Почему бы вам не поселиться у меня? Дом большой, любую комнату выбирайте. Никого ведь нет, вы – сама себе хозяйка, делайте, что хотите. А мне приятно будет возвращаться домой, зная, что там такой милый гость. Как вы на это смотрите?

Шура растерянно молчала.

– Шурочка! Вы здесь?

– Да, да, конечно. Просто ваше предложение так неожиданно. Даже не знаю, что сказа ть. Но в любом случае спасибо за приглашение.

– Шурочка, вы подумайте, а я через пару недель перезвоню. И очень рад буду, если вы согласитесь.

Да уж, это было неожиданно! Со всеми своими неприятностями Шура забыла о Сон Вери и пока даже не задумывалась, поедет ли туда весной. Но звонок Карлоса вернул ей хорошее настроение. Настоящее новогоднее настроение.

В начале января приехала Вета. Они обсудили предложение Карлоса.

– А что? Он мужик симпатичный, и понятно, что ты ему нравишься, иначе бы не предлагал. Может, ну его, одиночество? Ты такая красотка, Шурка, что же это все пропадает зря. Заведи роман с Карлушей, сразу жизнь переменится в лучшую сторону. Я, например, без мужика не могу жить. Понимаю, что одной, наверно, посвободней и полегче, но – нет, не для меня. Лучше уж по хозяйству целый день крутиться, зато человек рядом, – Вета подумала. – Новиковы расстроятся, конечно. После тебя им приезжать одно удовольствие, все блестит. Где они такого жильца найдут? Но это их сложности. А ты даже не думай, Шурик, соглашайся.

И Шура согласилась. В самом деле, что она все одна и одна? Карлос обрадовался и уговорил Шуру приехать пораньше. В апреле, например. А то до мая долго ждать. Шура улыбнулась, ей была приятна искренняя радость, звучавшая в его голосе. Опять Вета сделала приглашение, и опять ей дали визу на полгода. В середине апреля она приехала в Сон Вери.

И как-то все быстро случилось у них с Карлосом. Вроде отношения были ровные, дружеские, а через две недели проснулись в одной постели. И было это так естественно, что не удивляло. А к концу мая Карлос сделал ей предложение, и Шура согласилась. Уехала в Москву собрать нужные для брака документы, а в сентябре они поженились. Отметили это событие в красивом ресторане, пригласив всех знакомых из Сон Вери и друзей Карлоса, испанцев. Из Мадрида никто не приехал, они сами собирались туда в октябре, знакомиться с родственниками и посмотреть Испанию.

И вот прошло уже два года с той осени. Снова сентябрь. Шура смотрела на бухту, которую так любила. Волшебный сон стал реальностью. Каждый день она видит эту красоту. Но сейчас Шура смотрела, не замечая ничего, смотрела, перебирая в памяти события последнего времени. Что-то у нее не складывается в жизни. Все стало таким ненужным. Даже Сон Вери. Что она делает здесь? Почему уже два года старается сама себя убедить, что все хорошо? Наверно, дело в ней. Это с ней что-то не так. Какой-то внутренний дефект, замаскированный внешней красотой. «Рохля», – называла ее Нелька. А Борька говорил: «Шурочка-дурочка». Даже Вета, которая искренне любила Шуру сказала как-то:

– Ну, Шурик, нельзя быть такой безответной. У меня Мопи и тот защищает свою миску, тявкает, если кто-то мимо проходит.

Да, тявкать она не умеет. Не научилась и вряд ли уже научится. И Оленьку свою не на учила. Все они три такие – безответные. Может, Ксюша вырастет другой? Хочется домой, к маме. Мама обнимет и скажет:

– Ничего, Шурочка, все пройдет. Главное, что все здоровы. И ты, и Оленька, и Ксюша. Просто ты очень добрая, а люди доброту с простотой путают, с простодушием. А защищаться не умеешь, не на учила я тебя. Да я и сама не умею. Обидят – поплачешь, и вроде прошло. Все хорошо, доченька.

Шурочка с мамой всегда жили около ВДНХ. Сначала на проспекте Мира, но это время она почти не помнила. Они занимали две комнаты в четырехкомнатной квартире. У соседей, кажется, был мальчик, постарше. В этих комнатах болел отец, болел долго. Там всегда пахло лекарствами и еще чем-то неприятным. Потом он умер, но этого она совсем не помнила. А мама была с ней всегда. Красивая, тоненькая, со светлыми волосами, собранными в большой узел на затылке. Всегда за швейной машинкой, что-то шьет. Давала Шуре разноцветные лоскутки для кукол. Или сидела за столом, делала цветы из разных красивых шелковых кусочков. Шуре нравилось смотреть, как ловко мелькают тонкие мамины пальцы, и каждый новый цветок был не похож на предыдущий. Такие красивые цветы! Но Шурочка не трогала. Она знала – это заказ. Мама подрабатывала в ателье. Приходила с работы и садилась шить или мастерить цветы. Она работала в плановом отделе какого-то большого учреждения, но денег не хватало. У мамы был младший брат, дядя Коля. Шурочка его любила, молодой дядя учился в институте, был очень веселый, рисовал ей смешные картинки. Он всегда приходил голодный, съедал две тарелки супа, и мама заворачивала ему с собой бутерброды. Дядя Коля жил один, у него была комната на Сретенке. Когда дядя Коля уходил, мама засовывала ему в карман деньги, а он отказывался. Они всегда спорили, стоя в дверях. Шурочке было смешно, потому что дядя приплясывал на месте, кричал, что он богат, как Крёз, и строил смешные гримасы. Но мама все-таки умудрялась засунуть деньги в его карман, и он убегал. Других родственников у Шурочки не было. Ни дедушек, ни бабушек, как у других детей в детском саду. Зато у нее была самая красивая мама и веселый дядя Коля.

Потом их дом снесли, и они переехали в Останкино. Им предлагали двухкомнатную квартиру далеко от ВДНХ, но мама отказалась и взяла однокомнатную в их районе. Квартира была в новом доме с лифтом. Шурочке лифт очень нравился. И комната нравилась, она была большая, светлая, с громадной во всю квартиру лоджией. Можно было выйти на нее из комнаты и из кухни. И кухня тоже была большая. И гулять они с мамой ходили по-прежнему на ВДНХ.

Шура училась в третьем классе, когда мама вышла замуж. Отчим поселился у них, и Шурина кушетка переехала на кухню. Она не понимала, зачем красивая, молодая мама вышла замуж за этого молчаливого, совершенно чужого человека. Отчим все делал по часам, по правилам, по расписанию. Даже в выходные или праздники он будил их в семь утра и заставлял Шуру дела ть зарядку. Никогда не шутил и не улыбался. Когда его не было дома, они с мамой смеялись и болтали, но с его приходом наступала тишина. Шурочка утыкалась в книгу или уроки. По воскресеньям отчим ездил в лес. Зимой катался на лыжах, а в остальное время ходил по маршрутам. Называлось это спортивным ориентированием, но Шура так никогда и не поняла, что это такое. Возвращался вечером, бросал в прихожей целый ворох грязной спортивной одежды, и мама Олечка весь вечер стирала в ванне своими красивыми, тонкими руками эти тяжелые вещи. Стиральные машины были тогда редкостью. Ей становилось жаль маму, она уже понимала, что та не слишком счастлива. В пятнадцать лет Шуре очень хотелось туфли на каблучке, как у всех подружек. Отчим возражал. Шпильки, потом губная помада, потом мальчики, – и что получится? Вот закончит школу, поступит в институт, тогда, пожалуйста… Но мама все же купила туфли, и Шурочка была счастлива. Отчим обиделся: с ним не считаются. Он хочет, как лучше, старается, все для них делает, а никто не ценит. Лоджию застеклил, телевизор купил, а благодарности никакой… Лоджию он действительно застеклил и утеплил. И теперь занимался там гимнастикой и йогой.