— А ваша мать?

— Я никогда не видел ее. Слышал, что она сбежала с труппой актеров или что-то в этом роде. Отец никогда не рассказывал о ней, а если случалось невзначай упомянуть, говорил только, что она была хорошая женщина и что ей было с ним слишком скучно.

Он глотнул эля.

— Странно, мне отец никогда не казался скучным. Он был упорен и трудолюбив. Он знал, чего хочет, и неустанно работал у себя на ферме. Если бы он так не старался вывести меня в люди, он, наверное, добился бы многого.

— Ну а сейчас чем вы заняты?

Он опять пожал плечами.

— Сейчас — ничем. Иногда играю в театре на второстепенных ролях, сочиняю баллады и эпиграммы, разношу закуски и напитки, работаю «жучком» на скачках, — только что вором не стал, хотя кое с кем и познакомился.

У него была экстравагантная манера разговаривать — он энергично жестикулировал, его речь была полна восклицаний. Он выглядел приличным парнем, хотя под маской напускной бравады в кем чувствовалась неуверенность в себе, в своей способности справиться с трудностями жизни.

— Быть актером, — продолжал он, — значит быть вечным бродягой. Тобой восхищаются, пока ты на сцене, а стоит тебе сойти с нее, обливают презрением. Вечно боишься не угодить толпе, легкоуязвим. У меня есть комната, которую я снимал, и хозяйка, которая относится ко мне терпимо, потому что недавно потеряла сына, есть любовница не слишком строгих правил и несколько приятелей, у которых карманы так же пусты, как и у меня.

Мы осушили свои стаканы. Он явно был не прочь продолжить беседу. Он производил впечатление одинокого человека, не имеющего ни корней, ни видов на будущее. Ну а я? Мои корни грубо вырвали, я был вынужден бежать со своей родины. Стало быть, у меня тоже нет корней, но зато есть виды на будущее. Я не знал, куда меня занесет, но не сомневался, что рано или поздно непременно вернусь домой.

— Не падайте духом, — сказал я. — На наших глазах рождается новая Англия. Завтра Англией будут править не только отпрыски дворян и джентри[13], но также йомены, стремящиеся к власти. Вот увидите, — убеждал его я, — фермеры, обрабатывающие землю, новые коммерсанты, — вот из каких слоев выйдут новые лидеры. Найдется там место и для нас с вами, если честолюбие нас не подведет и мы захотим попробовать свои силы.

— Но каким образом? — спросил он. — Легко сказать, труднее сделать. У меня нет ни денег, ни положения в обществе. Нет даже приличного костюма, при помощи которого можно завлечь богатую невесту... У меня нет ничего.

— Вы пишете баллады? Разве это ничего не дает?

Он невесело рассмеялся.

— Меньше, чем ничего. Все литературное дело находится в руках Издательской компании, а она платит чистые гроши. Она забрала в свои руки все, и больше некуда обратиться. Сводить концы с концами можно только при условии, что умеешь делать еще что-нибудь. Драматурги в чуть лучшем положении, потому что могут продавать свои пьесы в одну из театральных компаний. Но и драматург должен быть доволен, если ему заплатят шесть фунтов за пьесу. Нет, мой друг, таким способом денег не заработаешь.

Он снова взглянул на меня.

— Вы хорошо образованны, но я никак не могу определить, откуда вы. У вас необычное произношение.

— Я только пару недель как прибыл с Гебрид, — ответил я.

— А, вы шотландец! Тогда все ясно.

— Мой отец был ученым, — сказал я. — Не учителем — он учил только меня, — а ученым в старом смысле слова. Он знал древние языки, изучал древние рукописи и читал разные письмена, как гэльские, так и ирландские.

— Я слышал об огамическом письме[14].

— Да, есть и такое. Большая часть древних ирландских книг утеряна, рассказывал он мне, а в них было много такого, о чем мы теперь не знаем.

Я вдруг спохватился, что, возможно, Тости ест не так часто, как ему хотелось бы, и заказал нам обоим по куску мясного пирога и еще по стакану эля.

Пока, благодаря деньгам Фергаса Макэскилла и собственным сбережениям, я мог считать себя более или менее обеспеченным. Но я уже понял, как тонка грань, отделяющая нас от бедности и отчаяния. Человек может беспечно жить, окруженный уважением многочисленных друзей, купаться в роскоши, есть и пить сколько душе угодно, и вдруг все это состояние исчезает. В подтверждение этого урока мне достаточно было вспомнить судьбу моего собственного отца и моего рода. Даже если сегодня у меня были кое-какие средства, мне следовало постоянно помнить, насколько они ничтожны, и не покладая рук искать способ их увеличить.

Мы с аппетитом поели. Мое предположение, что мой новый знакомый голоден, полностью подтвердилось. В нашей беседе возникла пауза, — я раздумывал над тем, что он рассказал про профессию драматурга и поэта. Мой отец время от времени кое-что писал, и порой, еще будучи ребенком, когда мы бродили по холмам, я с его помощью тоже сочинял стихи, развлекаясь поисками подходящих рифм.

А почему бы мне не попробовать себя на этом поприще? Во всяком случае, это даст мне кое-какой доход и поможет отсрочить минуту, когда я вновь окажусь на мели.

— Как же они все-таки живут, эти поэты и драматурги? Если их произведения приносят такой маленький доход, на что они существуют? — спросил я его.

Он отломил кусок хлеба.

— Покровитель! — ответил он. — Надо найти богатого покровителя, который, если вы посвящаете ему свое произведение, выплачивает вам определенную сумму или дает аванс. Но какое же это неблагодарное занятие сплетать изящные стихи для безмозглого болвана, который едва ли даже понимает, что вы делаете! Но я и это пробовал. Видит Бог, я пытался! Ни один из них не соблаговолил даже взглянуть на мои стихи. Они либо не отвечали на мое предложение, либо расточали пустые похвалы, но денег не давали. Поэт не может жить одними благими пожеланиями.

В этот вечер, когда я вернулся в гостиницу, Джекоб Биннс был там. Отдохнув и хорошо питаясь, он воспрял духом, хорошо выглядел, поправился и окреп. И все же было видно, что он очень стар.

Я поделился с ним своими планами.

— Это очень хорошо, если получится, — сказал он, выслушав меня. — Я знаком с одним издателем — молодым человеком из Стретфорда. Его зовут Ричард Филд. Он когда-то был учеником моего очень старого друга. Я могу свести вас.

— Это было бы неплохо, — согласился я.

Он внимательно поглядел на меня.

— Ты в самом деле хочешь этим заняться? Ведь это почти нищенская жизнь, ты ничего не получишь и будешь зависеть от других людей, а их прихоти меняются, как флюгер под ветром.