— Но он тоже вырос и стал сильнее. — Болл смерил меня критическим взглядом. — А у кого вы учились?

— Меня учил Фергас Макэскилл.

Каттинг Болл присвистнул.

— А, сам Макэскилл? Великолепный боец, может быть, самый сильный. Не знаю только, хороший ли он учитель. Иногда превосходные фехтовальщики не могут объяснить своим ученикам, как они это делают. Вы фехтовали с ним?

— Мы с ним фехтовали несколько месяцев подряд.

— Тогда вы, вероятно, хорошо фехтуете, но это еще ничего не значит. Мало быть храбрым и обладать искусством фехтования, нужно знать, что может задумать ваш противник. Например, такой человек, как я, — он улыбнулся, показав плохие зубы, — не станет сражаться так, как дерутся дворяне. Есть множество обманных и коварных приемов... мне все они известны.

— Тогда научите меня.

— Я не учитель, но у меня есть подходящий человек. Он мастерски владеет искусством фехтования, к тому же знает немало всяких каверзных штук. Он португалец, двадцать лет жил в Индии, Китае и Вест-Индии.

Я вновь обратился к Грину.

— Я считаю для себя большой честью, — сказал я, — беседовать с вами. Я слышал о вас как величайшем писателе Лондона.

Он взглянул на меня, и, видимо, прежнее раздражение вернулось к нему.

— Я? Нет. — В его голосе прозвучала нотка горечи. — Возможно, когда-то... впрочем, не знаю. Сейчас появились новые авторы. — Он помолчал минуту. — Слишком много новых писателей. Растут как грибы после дождя. И большинство из них — полные невежды, абсолютные ничтожества!

Я начал было что-то говорить, но тут же прикусил язык. Пусть остается при своем мнении. И уж, во всяком случае, не следует говорить, что я тоже намереваюсь писать, хотя и не считаю себя писателем.

Он последними словами ругал английских читателей, издателей, театральных менеджеров, Издательскую компанию и то, как она ведет издательское дело.

Наконец мне удалось ускользнуть. Болл вышел вместе со мной на улицу. Несколько минут он внушал мне, что я должен избегать такие-то и такие-то заведения, что мне надо вообще затаиться, пока я не освоюсь в Лондоне как следует. Совет был дельный, и я решил ему следовать. По улицам Лондона валила толпа: потные люди толкали и давили друг друга. В толкотне различались открытые простодушные физиономии жителей окрестных деревень, дерзкие и хитрые лица горожан, высокомерных кавалеров в бархате и кружевах, правда, иногда кружева на поверку оказывались не первой свежести, а бархат — потертым. Многие несли на плечах тяжелый груз. Всадники с трудом прокладывали себе дорогу среди пешеходов, нимало не заботившихся о своей безопасности. Когда я возвращался в свою гостиницу, я старался держаться поближе к стенам домов.

Но, наблюдая за жизнью улицы, я все время размышлял о том, какое магическое действие произвело на Грина имя Джекоба Биннса. Стоило Роберту Грину, желчному, насмешливому, услышать имя Биннса, как он мгновенно превратился в участливого слушателя. Это произвело на меня впечатление. В Европе существовало много тайных обществ, в том числе весьма могущественных, — не является ли Биннс членом одного из них?

В гостинице, как всегда, была тишь и благодать, но меня снедала тревога. Может быть, я боялся Рэйфа Лекенби? Подумав, я решил, что это не так. Я часто вспоминал ту страшную ночь в горах, когда потерпел поражение и спасся лишь по чистой случайности... Здесь, в Лондоне, нет скалы, с которой можно было бы свалиться и таким образом спасти свою жизнь. Нет, в следующей дуэли я буду задавать тон, и, клянусь Богом, я должен ее выиграть! Однако если я стал лучше фехтовать, то и Лекенби, конечно, за это время тоже усовершенствовал свое искусство. К тому же он успел не раз подраться всерьез на дуэли, я же фехтовал с учителем, у меня была всего лишь учебная практика. Учебный бой — это только учебный бой. Дело принимает совсем другой оборот, когда человек обнажает шпагу, чтобы пролить кровь.

Я разрывался в сомнениях. Они неустанно терзали мой мозг, как я ни старался от них отделаться. Я твердил себе, что добьюсь победы; но ведь тогда я потерпел поражение, хотя тоже считал себя искусным бойцом.

Я заперся в своей комнате — спал, читал, ел и опять спал. Меня обуревали мысли не только о Лекенби с его гнусной шайкой, но и о необходимости найти себе место в этом мире. У меня пока еще были деньги, но деньги быстро таяли. Необходимо было найти какой-то способ пополнить свои сбережения.

Наступил вечер, я спустился в зал и обнаружил там Тости Пэджета. Он махнул мне рукой, и я подошел к его столу.

— Ха! Ты здесь! А я уж боялся, что Лекенби насадил тебя на острие своей шпаги. Ты видел его?

— Нет, не видел и пока не хочу видеть. Я буду с ним драться, когда наступит для этого время. А пока я занят другим. Ты знаешь издателя по имени Ричард Филд?

— Знаю. Он недавно появился в Лондоне, но уже основал свое дело. Мне кажется, он человек порядочный. А что ты собираешься предпринять?

— Мне нужно немного подзаработать. Деньги быстро тают, а у меня их совсем немного. Я не писатель, не драматург и не поэт, но пару слов могу связать, мой отец много писал и поощрял мои литературные опыты. Может быть, мне удастся чего-нибудь достичь в этой области, пока я не найду более подходящего занятия или места.

— Места? Забудь об этом. Если у тебя нет друзей, которые замолвили бы за тебя словечко, никаких шансов сделать карьеру нет и быть не может. Слишком мало мест и слишком много претендентов. — Он пожал плечами. — Впрочем, может, ты и заработаешь пенни-другой своим пером, Бог знает, как мало в мире истинных талантов. У Грина есть талант, но он растрачивает его понапрасну неумеренными возлияниями; то же относится и к Марло[15], который недавно приехал из Франции. Про него говорят, что он шпион. Однако не спешите обвинять его в этом, потому что он прекрасно владеет шпагой. Недавно его пришлось упрятать в тюрьму, чтобы он там поостыл, так как он по дороге домой несколько раз избивал полицейских.

Сам я не хочу ничего другого, кроме как заработать на кусок хлеба. Как только смогу, займусь каким-нибудь стоящим делом. С меня уже хватит.

А что ж? Это ведь раньше только аристократы шикарно одевались, а теперь жена любого лавочника ходит разодетой в шелка и меха. Времена меняются, Тэтт, но к лучшему или к худшему, кто скажет?

Я заметил в противоположном конце зала человека, который внимательно разглядывал меня; когда наши глаза встретились, мы оба отвели взгляд. Это был жалкий, похожий на крысу парень с землистым цветом лица и прилизанными волосами. Я снова почувствовал на себе его взгляд и сказал об этом Тости.

— Похоже, это один из прихвостней Лекенби, — предположил он. — Рэйф повсюду рассылает своих соглядатаев, чтобы они вынюхивали то, что может быть ему полезно, и подслушивали — нельзя ли чего-нибудь украсть.