– Я вас умоляю!

– Серьезно. Только назовите имя!

– Прошу вас!

– И я убью его.

– Давайте уже поедем.

– Я не шучу.

И как тут прикажете не думать о Клюссене? Автокатастрофа, остановка сердца при загадочных обстоятельствах – если подойти с умом… К счастью, тут Кнут выпускает меня и жмет на педаль. Я закрываю глаза, и мне удается абстрагироваться и не слушать. Тут я вспоминаю, что так и не включил телефон. Это объясняет, почему мне не звонит никто из офиса – узнать, куда это я подевался.

И вот мы уже дома. Если выехать пораньше, то можно проскочить до часа пик. Я отмахиваюсь от дальнейших заверений Кнута в глубокой преданности, выхожу из машины и уверенной походкой, как настоящий мужчина, способный преодолеть трудности, иду по гравийной дорожке через сад. Отпираю входную дверь, вхожу и громко сообщаю: «Я дома!».

Ответа нет.

В общем-то, никто и не ждал, что в таком часу я уже буду дома. Дом затих, словно я застал его за чем-то нехорошим. Вот, значит, как оно все выглядит, пока меня нет дома. Зову еще раз, мой голос теряется в пустоте огромной прихожей.

И вдруг я что-то слышу.

Нет, это не стук, скорее шорох. Звук такой, словно по полу тащат тяжелый металлический предмет. Прислушиваюсь, но уже опять ничего не слышно. И только я подумал, что мне послышалось, как вот – снова.

Шум доносится снизу, из подвала. Наверное, надо кого-то вызвать? Слесаря? Спасателей? Вдруг они приедут, а там уже ничего не шумит – как я буду выглядеть? На что это будет похоже? Направляюсь на кухню, мою руки. Вот, опять. Оконное стекло дрожит, тихо звенят бокалы в шкафу. Вытираю руки полотенцем. Тишина.

Потом опять этот шум.

Ни при каких обстоятельствах я не спущусь в подвал в одиночку.

Прислушиваюсь. Не гремит.

Гремит.

Пересекаю прихожую и открываю тяжелый засов на двери, ведущей в подвал. Никогда еще туда не спускался – зачем? В подвале у нас винный погреб, но это не мое дело, им занимается Лаура.

Вниз ведет лестница. На ступеньки падает дрожащий свет двух голых лампочек. На кирпичной стене три постера: Йода, Дарт Вейдер и какая-то обнаженная женщина, которой я никогда раньше не видел. Внизу металлическая дверь. Открываю ее, шарю рукой в поисках выключателя. Включаю свет. Лампочка трещит. Воздух затхлый.

Я оказываюсь в длинной комнате с низким потолком; вдоль стены – полупустой шкаф для вина. И это – моя коллекция? Вот за это вот я столько заплатил? В углу валяется жестяное ведерко. На противоположной стене вижу еще одну дверь. Шороха больше не слышно. Я медленно пересекаю комнату, кладу руку на ручку двери, вслушиваюсь в тишину. Жму на ручку и чувствую, как потянуло холодом – еще одна лестница. Ищу выключатель, зажигаю свет.

Лампочка грязная, свет дрожит. Наверняка ее давно не меняли. Ступеньки узкие. Правой ногой осторожно наступаю на верхнюю, на секунду замираю и медленно спускаюсь вниз.

Вот, опять. Раздается как будто глухой удар, что-то тащат, потом такой скрип, как будто вращается огромный механизм. Но вернуться я не могу. Если слишком часто поддаваться тревоге, превращаешься в жалкого труса. Это мой дом. Может, это испытание, может, сейчас случится что-то, что меня изменит.

Тишина.

Пока я спускаюсь вниз, не раздается ни звука. Слышу только свое дыхание и стук сердца. Холодно. Интересно, как глубоко я сейчас под землей? Открываю еще одну дверь, нащупываю следующий выключатель.

Снова этот шум. Комната, в которой я оказался, на удивление велика, метров, наверное, пятнадцать на тридцать. Стены сделаны из камня, под ногами утоптанная глинистая почва, на потолке две лампочки, одна перегорела. Вижу скомканную тряпку, рядом какой-то металлический прут, заостренный с одного конца и с круглым наконечником, как у трости, на другом. И две двери. Дергаю одну: закрыто. Дергаю сильнее, но тщетно. Но другую получается открыть без труда, за ней очередная лестница. Выключателя нет.

Опустив голову, вглядываюсь в темноту. Пытаюсь сосчитать ступени, но дальше девятой не вижу.

Все, довольно! Дальше я не пойду.

Шаг за шагом двигаюсь вперед, держась левой рукой за стену. В правой – тускло светящий дисплеем телефон. Когда это стало так тихо? Я даже не заметил, как перестал слышать звук. Спускаюсь еще на две ступеньки. И еще на одну. И еще. Вот, лестница кончилась.

Передо мной снова дверь. Пытаюсь открыть ее, но она не поддается. Чувствую облегчение. Дальше дороги нет, можно возвращаться. Но стоит мне дернуть еще раз, как она открывается без малейшего сопротивления.

На ощупь продвигаюсь дальше. Подо мной металлическая ступенька, стена куда-то уходит. Через некоторое время я понимаю: следующая лестница – винтовая. Шахта уходит вертикально вниз. Я нащупываю в кармане пластмассовую шариковую ручку, вытягиваю руку, бросаю ручку вниз.

Жду. Звуков удара не слышно. Видимо, ручка – слишком мелкий, слишком легкий предмет. Перерываю карманы, нашариваю портмоне, металлическую зажигалку, монеты, ключи. Зажигалка нужна мне только для того, чтобы предложить кому-нибудь огоньку. Откидываю крышечку. В свете огня гораздо четче, чем при свете телефона, видно ступени. Держу зажигалку над лестницей; пламя колышется. Следовательно, снизу понимается поток воздуха. Поколебавшись, роняю зажигалку. Огонек удаляется и исчезает во тьме. Звуков удара не слышно.

Но я слышу нечто иное. Прислушиваюсь. Выжидаю. Прислушиваюсь. Ступени сотрясаются все сильнее; по ним что-то ударяет. Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю – кто-то поднимается. Прямо мне навстречу.

А потом все окутывает тьма.

И вновь рассеивается. Мы сидим за столом: Лаура, Мари, отец Лауры, ее мать, ее сестра, муж сестры и двое их дочерей. Стол накрыт.

– Говорят, еще целую неделю будет так же жарко, – говорит Лаура.

– Год от году все хуже, – вторит ей сестра. – Не знаешь уже, куда деться с детьми.

– Домик бы в Скандинавии, – вставляет тесть. – Или на Северном море, – тут он поворачивается ко мне. – Вот как у твоего брата, например. Не помешал бы.

– Можем его навестить, – цежу я сквозь зубы. Я бы с удовольствием поел, я проголодался, но у меня слишком сильно дрожат руки.

Он переводит разговор на политику. Я время от времени киваю, остальные тоже. Вообще-то он архитектор; это он в семидесятые годы построил некоторые из тех уродливых цементных коробок, что рассеяны по всей стране, и за это ему достался орден за заслуги. Его жесты продуманы, он делает долгие паузы перед тем, как сказать что-то, по его мнению, значимое. Вот так надо действовать, так себя подавать, так глядеть – тогда тебя будут уважать. Я им восхищаюсь. Мне всегда хотелось быть как он. И кто знает, может быть, он в действительности на малую толику такой, как я.

Дрожь улеглась. Осторожно кладу в рот немного пищи. К счастью, никто не обращает на меня внимания.