Чуть позже на чердаке появился переносной транзистор «ВЭФ», которым маму почему-то наградили как ударника труда. А еще чуть позже – бобинный магнитофон, на который Егор два лета зарабатывал, устраиваясь в расположенный неподалеку от Слободы речной порт грузчиком.

Чердак был его убежищем. Когда он поднимался туда, братьям запрещалось ему мешать. До поздней осени он даже уроки делал на чердаке. Зимой там становилось слишком холодно, а разводить огонь мама категорически запрещала, остерегаясь пожара. Зимой он поднимался туда минут на десять, послушать море и проверить свои драгоценности, а вот с марта по ноябрь проводил на чердаке целые часы.

Когда лет десять назад Фомин делал в мамином доме капитальный ремонт, он провел на чердак электричество и установил обогреватели. Теперь здесь было так же тепло, как во всем остальном доме. В последние годы комната на чердаке стала «своей» для Ромки и Вадика.

Пацаны с детства любили гостить у бабушки. Когда они были маленькими, Ольга оставляла их у свекрови на все лето. Да и сейчас они приезжали в Слободу каждую неделю, вместе или порознь, и если оставались ночевать, то обязательно в комнате на чердаке, в которую Егор привез новомодную плетеную мебель и в которой, помимо его детских ценностей, хранились вещи, дорогие его сыновьям, – модели самолетов и фрегатов, собранные вместе с отцом.

Интересно, что его обожаемая Юлька бывать в Слободе не любила. Приезжая вместе с Егором на обязательные праздники – день рождения, Новый год или Восьмое марта, – она откровенно томилась и скучала. Старенький деревянный дом, несмотря на проведенный в нем ремонт, вызывал у нее тягостное чувство. Брезгливо морща свой точеный носик, она сидела на самом краешке стула, с легким недоумением разглядывая допотопный сервант с разномастными чашками, алюминиевые карнизы, кровать с металлическими шишечками. Ночевать у бабушки она не оставалась никогда.

Катерина разделяла дочкино отношение. К свекрови она приезжала не чаще одного-двух раз в год, когда отказ уже граничил с неприличием. Сидела час-полтора и вежливо прощалась, ссылаясь на срочные дела. Егор знал, что его первая жена до сих пор регулярно приезжает к свекрови. Сначала привозила и забирала сыновей, а теперь, когда они выросли и прекрасно добирались в Слободу сами, просто так, чтобы попить вместе чаю из пузатого самовара, поесть варенья из «китайки» и просто поговорить за жизнь. Мама Ольгу ценила, а Ромку и Вадика обожала. Юльку она, конечно, тоже любила, но какой-то слегка отстраненной любовью. Что касается Катерины, то ее мать в упор не замечала, вежливо и холодно здороваясь при встрече. Сначала Егора это задевало, а потом он привык.

Сейчас, глядя в маленькое чердачное оконце, Егор видел, как охранник Мишка внимательно обходит двор, прикидывая, откуда можно ждать неприятностей. На подоконнике по-прежнему стояла розовая перламутровая раковина. Егор по традиции немного послушал море и легко сбежал вниз к накрывавшей на стол матери.

– Ольга давно приезжала? – спросил он.

– Вчера, – спокойно ответила мать. – Мы капусту шинковали на зиму. Целую кадушку засолили, надолго хватит. Она мне рассказала, как вы Вадика потеряли. Представляю, как вы оба испугались. А Ромочка тогда у меня был, мы ангину лечили народными средствами. Все-таки сейчас времена совсем не такие, как раньше. Мне бы в голову не пришло волноваться, если бы кто-нибудь из вас в детстве задержался. Дотемна дети гуляли, и никто за них не переживал. Некого бояться было. А сейчас… – Мать махнула рукой. – Но все хорошо, что хорошо кончается. Я так Оле и сказала. Глядишь, и выборы твои хорошо закончатся, хотя вот веришь, сердце у меня не на месте.

– Мам, варенья из «китайки» дашь? – спросил Егор, чтобы перевести разговор.

– Дам, конечно, в этом году двенадцать литров сварила. Знаю ведь, что твое любимое. Зови своего товарища. Я пирогов вчера напекла для Оли и пацанов. Ну, и на сегодня оставила. Как чувствовала, что ты заедешь. Больше месяца ведь не появлялся, сыночек.

– Знаю, мама. – Егор тяжело вздохнул, чувствуя себя последней скотиной. – У меня сейчас столько работы, выходных совсем не бывает. Все встречи, встречи. Вечером и хочу заехать, а сил уже нет, до кровати бы добраться.

– Да я же не сержусь. Понимаю, как тебе непросто сейчас. И я же не одна. Макар приезжает, Никитка, Ромушка с Вадиком, Оля. Слава богу, не скучаю. Да и есть все у меня. Ты живи так, как тебе нужно. На меня не оглядывайся.

Фомин обнял мать, привычно прижавшуюся к нему худеньким телом.

– Давай чай пить, – дрогнувшим голосом сказал он. – Ты разливай, я Михаила позову.

Солянка положительно удалась. Настя, немного стесняясь, попросила у Инны вторую порцию и сейчас всеми силами старалась не хрюкать от удовольствия, так ей было вкусно.

Солянку Инна варила по всем правилам: с языком, почками, четырьмя видами мяса (телятина, свинина, курица, баранина – обязательно), а также сосисками, ветчиной, маслинами, кинзой и лимоном. На приготовление солянки (супом не называть) уходило часа четыре. Как правило, Инна готовила ее на 1 января, но иногда затевалась и посередине года. Если вдруг остро хотелось праздника. Или утешения. Или спасения от осенней хандры для себя, чад, домочадцев и подруг.

Сегодня как раз был такой случай, и Настя была от души благодарна, что любимая подруга приготовила именно солянку, как будто расслышала сигнал SOS.

Алиса и Наташка в гости не пришли. К Наталье приехала мама, обычно обитавшая у старшего сына в Подмосковье. Ее периодические визиты в семью дочери воспринимались болезненно, как неизбежное зло. Убежденная коммунистка, много лет преподававшая в педагогическом институте научный коммунизм, мама признавала деление мира только на черное и белое. Вернее, исходя из ее политических пристрастий, на черное и красное (слава Стендалю).

Образ жизни Натальи, которая руководила строительством крупного отеля, входившего во всемирно известную сеть Scandic, она считала в корне неправильным. Саму Наталью – мещанкой, закосневшей в потребительском отношении к жизни, а ее мужа Леонида, преподавателя русской филологии, – несчастной жертвой, которая в самое ближайшее время должна была бросить свою меркантильную и буржуазную супругу на произвол судьбы.

К счастью, приезжала мать нечасто, гостила недолго и отбывала обратно в семью сына, трудившегося простым российским банкиром. Почему-то его образ жизни мать не шельмовала, видимо, оттого, что от души пользовалась такими его преимуществами, как загородный дом, бассейн в подвале и возможность посещать марксистский кружок, находящийся под патронажем самого Зюганова.

В общем, Наталья была по самые уши погружена в мамочкин приезд, и ей было не до солянки. Что же касается Алисы, то она сидела дома, как пришитая к своему обожаемому Стрелецкому. В последнее время Инна по этому поводу уже начала волноваться. Пристрастие подруги она считала болезненным и вредным. Алиса же убеждала ее, что чувствует, будто им с Игорем грозит долгая разлука, а потому не отходила от него ни на шаг.

Так что солянку пришлось есть вдвоем, отчего она вовсе не стала хуже. Доедая вторую тарелку, Настя размышляла, не попросить ли еще добавки или все-таки оставить силы на какое-то волшебное второе, которое загадочно обещала Инна. И тут позвонил Фомин.