Удерживать большое судно на холостом ходу на достаточно близком, но при этом безопасном расстоянии от «Хазаны», было непростой задачей. В ожидании береговой охраны корабль провел рядом, как мне показалось, целую вечность.

– МЫ БЕРЕМ ВАС НА БУКСИР, – вдруг прозвучало сообщение.

Вытягивание буксировочного троса

Сверху раздался предостерегающий крик, а в следующий миг мне сбросили «обезьяний кулак». Я вытянула руки, чтобы поймать переплетенный линь, потом выбрала его на всю длину и, наконец, добралась до привязанного к линю троса. Трос был огромный – два дюйма в диаметре. Я с трудом могла поднять его – он весил тонну. Такие концы используют, чтобы тащить на буксире другое крупное судно, а вовсе не легкий парусник. Я долго не могла решить, к чему привязать этого монстра, и наконец обмотала его вокруг якорной лебедки. Когда трос был закреплен, я прокричала:

– ТИХИЙ ХОД, САМЫЙ ТИХИЙ! – и замахала перед собой руками, развернув ладонями вниз.

Когда взревели двигатели, я держалась крепко. «Хазана» рванула вперед. Стеклопластиковый кожух якорной лебедки разлетелся на куски, но сама она удержалась на двух болтах из четырех. «Хазана» неслась по волнам, как галопирующая лошадь. Самый тихий ход, на какой был способен корабль, оказался, вероятно, самым полным за всю жизнь «Хазаны». Мы сразу набрали по меньшей мере десять узлов. Все мои силы уходили на то, чтобы удерживать яхту в кильватере корабля. Я чувствовала направленные на меня взгляды. Все, о чем я могла думать в тот момент: «Оставаться в кильватере… оставаться в кильватере… только без паники…»

Корабль отбуксировал меня через риф и остановился. Отливное течение помешало «Хазане» врезаться в его корму. Скоро появилось вспомогательное судно береговой охраны, лодка в двадцать шесть футов длиной. Я отдала корабельный буксир и закрепила лини, брошенные мне береговой охраной. Теперь «Хазана» была пришвартована к борту их судна.

Вспомогательное судно втащило меня в гавань Радио-Бэй, где я привязала «Хазану» к другой лодке береговой охраны, пришвартованной у бетонной набережной. После чего два офицера поднялись ко мне на борт. Одним из них был старшина Роденхерст. Я все еще плакала и не могла говорить связными фразами. Он был ко мне необычайно добр. А я, как сейчас понимаю, пребывала в шоковом состоянии.

«Хазана», пришвартованная у набережной в Радио-Бэй

Тут же на набережной был пришвартован синий шлюп «Тамарии», который мы с Ричардом встречали на Маркизских островах. Посмотрев в его сторону, я поняла, что владельцы шлюпа видели, как корабль береговой охраны притащил меня на буксире. Хозяйка, Хельга, прокричала мне:

– КОГДА ОСВОБОДИШЬСЯ, ПОДНИМАЙСЯ К НАМ.

Старшина Роденхерст любезно перечислил мне часы, когда у них работает общественный душ. Душ был мне необходим, но я была не готова снова остаться в одиночестве. Я нуждалась в человеческом обществе.

Мне не терпелось подняться на «Тамарии» и поговорить с товарищами-яхтсменами – ну или хотя бы просто с людьми, которые как-то связаны со мной и знают о наших с Ричардом отношениях. Я пересказала береговой охране сжатую версию событий, достаточную, чтобы у них сложилась общая картина, и заверила, что совершенно не нуждаюсь в медицинской помощи. Они предупредили, что в ближайшее время им понадобится письменное заявление, но пока я могу идти и навестить друзей.

На «Тамарии» меня ждал пир. Яйца, ветчина, ростбиф, сыр, картофельный салат, булочки, молоко, сок и кофе. Я села и, не сдерживая эмоций, рассказала им свою горькую историю. Я ела и плакала, плакала и ела, но в итоге даже пару раз рассмеялась. Супруги-немцы были потрясены моим рассказом, они спрашивали, я отвечала, и мы все говорили и говорили. Они предложили мне сигарету и налили бренди. Их забота подействовала на меня утешительно, помогла снова почувствовать себя частью человеческого общества.

Часа через два в корпус судна постучал старшина Роденхерст.

– Тами, нам нужно от вас заявление. Напишете?

Я покидала «Тамарии» еще более заплаканная, но с новыми силами.

– Хотите, я найду вам чистую одежду, чтобы вы могли пойти в душ? – спросил Роденхерст.

– Да, очень…

Только когда горячая вода потекла по спине, я поняла, почему старшина то и дело намекал, что мне, наверное, хотелось бы принять душ. Я почувствовала, как каждый день, проведенный в открытом море, сползает с кожи, слой за слоем. Волосы свалялись в настоящие дреды, и распутать их не было никакой возможности. На ноге до сих пор оставался струп, образовавшийся поверх глубокого пореза, зато рана на лбу почти зажила. Все остальные раны затянулись – все, кроме раны на сердце. Я ужасно похудела – кожа да кости. Такой худющей я не была никогда прежде.

Склонившись над раковиной, я долго чистила зубы – от сигар на эмали остались пятна. За этим занятием мне представилась возможность внимательно изучить темные круги под глазами и пугающего вида шрам на лбу. Понемногу зубы приобретали свой нормальный цвет.

Когда я вошла в офис береговой охраны, то по глазам мужчин поняла, что они видят перед собой женщину – женщину-победителя, а не растерзанную жертву кораблекрушения.

Когда письменный рапорт был составлен, сержант Роденхерст сказал, что он недавно женился и в доме, где они живут с молодой женой и дочкой, есть лишняя комната, я могу переночевать у них, если хочу. «И пожалуйста, зовите меня Крисом», – прибавил он.

– Спасибо вам, я… да.

Мне казалось, я не вынесу еще одной ночевки на борту «Хазаны» теперь, когда я чисто вымыта и на суше.

Жена Криса, Перри Роденхерст, пришла в офис береговой охраны со своей шестилетней дочкой Шеннон, чтобы отвести меня к ним домой. Перри, привлекательной стройной блондинке с волосами до плеч, было лет двадцать пять, она оказалась очень милой и внимательной.

В их скромном жилище Перри разложила для меня кресло-кровать в небольшой комнате, попросила чувствовать себя как дома и указала на телефон. Закрывая за собой дверь, Перри сказала, чтобы я без стеснения звонила, куда мне нужно.

Я присела на край кровати и оглядела уютную комнатку: письменный стол, фотографии родных в рамках, книги. Как же здесь все нормально и обыденно. Тяжко вздохнув, я взяла телефонную трубку и заказала оператору разговор с мамой за счет вызываемого абонента. В Калифорнии было на два часа больше – ранний вечер. Мамин номер был занят. Я попыталась дозвониться папе. Не отвечает. Снова набрала маму – по-прежнему занято.

Я растерялась. Неужели мама не чувствует, как нужно мне сейчас поговорить с ней? Мне не пришло в голову сказать оператору, что у меня срочный звонок, и попросить прервать другой разговор.