— Ты уехал, потому что был связан с убийством в этом доме? — спросила Любовь, стараясь не смотреть на сына.

Сергей спокойно улыбнулся, словно почувствовал облегчение от этого вопроса.

— Я никак не связан с этим убийством. Но бывает, что, если кто-то думает, что ты связан с преступлением, ты можешь извлечь из этого выгоду. Обычно при таких обстоятельствах тебе грозит опасность. Но бывает, что опасность оборачивается шансом. Очень редким шансом. Мне было нечего терять, и я им воспользовался.

Люба поверженно молчала. Она не знала, что говорить. Вроде бы на ее вопрос ответили, но понятней не стало. Надо бы научиться этому методу ведения диалога. Ромка вдруг выпалил:

— Но концерты здесь отстойные!

— Концерты здесь разные, просто раз на раз не приходится. Скажи спасибо, что дом отдали культурному центру! А если бы здесь остались налоговые чинуши — вот это было бы чудовищно! Но, насколько я знаю, они давно переехали в убогий современный офис в центре. Твоя тетка считала, что местные духи отомстили за нее и изгнали из этого особняка Шалимова. Но, похоже, следующие владельцы им тоже не понравились. Что ж, достойная разборчивость. Если местные призраки — это души тех, кто здесь жил, то неудивительно.

— Ты что, в призраков веришь? — насмешливо спросил Рома.

— Иногда верю. Это развлекает. К тому же это мне здорово помогло, когда я познакомился с потомками этих призраков. Они мне дали работу.

— Наводка того самого Германа? Из его книги? Как ты там говорил… про благотворителей и авантюристов…

— Да. Такие книги… ну это по аналогии, как бриллианты — лучшие друзья девушек. Люб, а ты в курсе, что Ромыч собрался жениться?

Люба обомлела. Нет, она была не в курсе. Рома сразу зашумел, что это вовсе не женитьба. Просто он будет жить вместе с… Оксаной, «ты ее, кстати, видела». Где жить? «Так вот… папа отдает квартиру».

«У папы есть лишняя квартира?!»

— Лишних квартир у папы нет, — все так же спокойно ответил Сергей. — Поживут у Ольшевских. Я договорился. Это там, где я жил, помнишь? Ольшевские все так и не могут решиться ее продать. Да еще с этим падением цен…

И все это обсуждалось так буднично, словно речь шла о покупке кофеварки. Люба не могла понять, как это у Сережи получается: никакого пафоса возвращения, ну вот ни малейшего! Хорошо, допустим, пафос ему совершенно несвойственен, но… хотя бы растрогаться… Впрочем, зачем эти глупые мысли. Откуда ей знать, каково это — возвращаться из небытия.

Смятение из-за Ромкиных перемен затмило прочие темы, скомкало безграничное ревнивое Любино любопытство. Она стала теребить сына расспросами, но он привычно от нее отмахивался. Дескать, что ничего особенного не происходит! Жизнь идет своим чередом. И опять заладил свое «почему ты не можешь просто обрадоваться тому, что квартира нашлась… бесплатная!».

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — отозвалась Люба. — Я, кстати, сама приду посмотреть эту квартиру! Поди ж там полное запустение…

— Нет! — завопил Ромка. — Это мое дело — где я буду жить, понятно?! Что это за мелочная опека…

— Да пусть приходит, — миротворчески разрешил Сергей.

Люба поняла, что ей в этом заговоре не место. Она хотела гордо уйти, но подумала, что поздновато для таких жестов. Лучше пойти посмотреть выставку какого-то недавно извлеченного из забвения живописца, которому покровительствовал купец Неволин… Надо же после всех этих лет посмотреть, что в этом особняке теперь внутри!

— Покажи-ка мне твоих призраков, — усмехнулась Люба. — У тебя, наверное, новый договор с кармой, раз ты вернулся на Родину.

Сергей было вопросительно улыбнулся, мол, ты о чем… А потом понимающе прищурился:

— Ты о Каре? Да говори ей, пожалуйста, только будь готова, что станешь ей врагом. Живой я ей совершенно неинтересен. Мертвый — пожалуй, это слишком для нее. Промежуточное состояние этих двадцати лет — самое то! Можно столько историй навертеть… вызвать такой интерес к интриге!

— Нет, я все же не пойму, что у вас за жестокий клубок отношений в семье?!

— Для этого клубка нужен сторонний распутыватель. Мне она не верит. Думает, я — родительский любимчик, которому все прощалось И что я хочу принизить ее и навесить чужую трагедию. А ведь она действительно проживает чужую жизнь! Жизнь девочки-подростка, умершей в начале 1950-х годов…

— О чем ты? — испугалась Люба.

— Да… ни о чем. Я ж сказал: чтобы пролить свет на эту историю, нужен сталкер. Который влезет в наши семейные дебри и, возможно, сам получит внушительную дозу родовой радиации. Где такого взять?

Люба никак не могла взять в толк, о чем речь. Она пыталась смотреть на портреты начала ХХ века, на лица, которым предстояло стать свидетелями и участниками катастроф этого столетия, но взгляд скользил мимо, в окна с их снежными сумерками. То, что говорил Сергей, она воспринимала осколками чего-то огромного и непостижимого. Имя «Герман» было связано для Любы с несчастьем, с обездоленностью, с напрасными трудами… А оказалось, он дал верный вектор для Сергея. И даже некто из числа потомков… дальше было уже слишком сложно: потомки упомянутых в Германовой книге — тогда, в конце девяностых Люба не считала рукопись книгой, ведь кто только ни заделался писателем! — эти потомки из живописного французского городка под названием Кольмар подкинули русскому гастарбайтеру работенку… То есть практическая денежная польза, которой молится обыватель, нашлась в Германовых апокрифах. Непостижимо…

И, по словам Сергея, именно эта польза — их яблоко раздора с Карой. Она ведь полагает, что наследие Германа — ее законная добыча. Она ведь тоже пыталась ее искать…

— Дело совсем не в добыче! — тихо возразила Люба. — Тебе просто так легче. Прикрыть свой иррациональный страх материальными мотивами. Вроде как они всем понятны. Безумное все-таки у вас семейство… Я, конечно, никогда до конца не пойму, в чем у вас там дело, но зачем ты распространяешь сплетни о том, что Марина — не дочь Шалимова?

— Ромка, как это часто с ним бывает, не дослушал, — не меняя безмятежного тона, ответил Сергей. — Я всего лишь передал то, что говорила мне сама Кара накануне моего отъезда. В тот момент ей хотелось так думать. Что же до страха, то… да, я обхожу стороной людей, которые бесконечно ищут оправу для своей пустоты. Пустота — опасное свойство.

Люба понимала, о чем он. Хотя сама никогда не могла объяснить, что ее настораживает в Каре. И ведь точно — какая-то пустота под упругой энергичной оболочкой, под всеми этими образованиями и чувствительным, легко откликающимся на запрос собеседника интеллектом. Она внезапно ощутила, как легко Кара восприняла бы… ее исчезновение. Если бы исчезла Люба, ее невестка наверняка изобразила бы активное сочувствие, но до глубоких переживаний дело бы не дошло. «А у кого бы дошло?» — вдруг спросила Люба саму себя. Ей почему-то представилось, что и Ромка скорбел бы недолго. Впрочем, ладно, это из-за сегодняшних потрясений… Да и что греха таить, Кара думает о Любе зеркально: дескать, только вздохнула с облегчением, когда мой братец-алкаш оставил ее в покое… Каким холодным местом бывает семья!