И Люба пошла ва-банк, обрушив свои подозрения на сына. Она рвала и метала, а Рома, изумленно притихший, в конце концов пробормотал:

— Мам, ну ты о чем говоришь-то?! Совсем уже… Ты думаешь, я отца не смог бы узнать?! Я ж не дебил какой-нибудь… А тете Каре нельзя говорить, потому что нарушится равновесие неизвестности. Пока папа для нее — пропавший без вести, у него все хорошо. А как только она узнает, что он жив — он все потеряет и опять начнет спиваться. У него такой договор с кармой, сечешь?

Договор с кармой?!

«Эти подростки всякую муть усваивают с полтычка. Лишь бы не учиться! — с сокрушительной досадой подумала Люба. — Тоже мне, насобачился использовать шарлатанью лексику…»

И все же Люба отстала от сына. Чего греха таить, в ее роду уже был подобный договор. Только к чему мудрить про карму! В народе это называется жертва, и вся недолга. Любина бабулечка знать не знала про колесо Сансары, но когда рожденные ею дети умирали один за другим, она поехала в Дивеево, чтобы пройти канавку Богородицы и сто пятьдесят раз прочитать молитву к ней. Этого оказалось мало, и она взяла на воспитание сироту-калеку, кривую Лушку. И вот после этого у нее родилась дочь, которая выжила — Любина матушка, крепкая кровиночка, родившая тоже поздних, но зато целых троих… Да, Люба знала, что это работает. Призрачный, едва осязаемый магический каркас жизни держит нас на плаву. И она решила больше не встревать в Ромкину дружбу с папашей. Только любопытствовала иногда. В конце концов, интересно, как и где обретается теперь беспутный бывший муж, которого, чего уж там, все похоронили… Но то, что рассказывал Ромыч, казалось романтическими бреднями! Пускай сынище на здоровье в это верит, ребенку нужна сказка о батьке, который возродился, как птица Феникс, но Любе-то не пристало…

И так, в радостях и тревогах, пролетело еще десять лет… Временами Люба изумлялась силе привычки, тому, как быстро все приняли дикую ситуацию с Сергеем. Человек вроде бы существует, но это жизнь словно на другой планете, за непроницаемой диафрагмой неведомых обстоятельств… Для Кары он так и остался пропавшим без вести. Деньги в конверте она трактовала как происки доброжелателей.

А ведь о чем-то подобном Сережа предупреждал, но Люба слушала вполуха! Потому что бубнил в пьяном бреду! Бубнил, что есть бабы, которые помощь воспринимают как домогательство. Так же, как бывают мужики, для которых добро — слабость… От таких нелюдей одна защита — алкоголь, как в зоне радиации. А Шалимов, конечно, волчара, но он дал Каре достойный отпор, иначе она бы его сожрала…

— До встречи с тобой я думала, что старший брат и младшая сестра — это идеальная ролевая модель для детей из одной семьи, — посмеивалась Люба.

— Для нашей семейки это было бы слишком просто…

Теперь Люба вспоминала эти разговоры с горечью. Что-то важное и нерасслышанное осталось в них…

Алкоголь — защита от тех, кто гребет под себя? Не работает эта защита, по-прежнему яростно возражала Люба. Но она была уверена, что того Сергея, который бесчинствовал, мудрствовал и умирал на ее глазах, беседовал в бреду с великим Баженовым и мечтал спроектировать комнату-люльку в чьем-нибудь замке, — этого Сергея точно уже не существует…

И только Ромка был безмятежно уверен в своем бате, развешивая уши в ответ на его россказни. Он и с выбором профессии удивил — а Люба сразу поняла, откуда ветер дует: перспективные биотехнологии, клонирование органов с целью излечения человека от смертельных заболеваний или ранений, несовместимых с жизнью. Рома не знал своего деда по отцу, но Сергей много рассказывал, как тот делился с ним передовыми взглядами, обгоняющими свое время на полвека… Инженер, изобретатель, талантище, интересовавшийся всем и вся. Видно, теперь дедово зерно нашло новую благодатную почву.

«А чем ты недовольна? — резонно вопрошал Коля. — Парень хочет хорошим делом заняться…»

Люба соглашалась, но тревога не проходила. Она понимала, что успокоится, только когда увидит бывшего мужа своими глазами. Уже не мучителя, «попаданца» и архитектора других миров, но и не призрака, в которого он успел превратиться за эти годы.

И она его увидела.

— А ведь это не модерн!

Первая вылетевшая у нее фраза была об архитектуре. Не потому ли, что меняя участь, мы меняем вид за окном, архитектурный облик мира — и на подсознании бесконечно вертелся вопрос, как Сережа совладал во всеми своими переменами… Или просто первый снег очень идет уютным домам — каменно-деревянным, купеческим, из которых за столетие не выветрился дух шикарных застолий с самоварами, стерлядью, окороками, солеными груздями… Продолжать бы дальше, да оскудела кулинарная фантазия у выкормышей фастфудов! Люба слишком растерялась, увидев Сережу. Они вместе с Ромой стояли снаружи и изучали причудливо орнаментальную решетку на воротах. А Люба чувствовала себя неловко, нелепо, глупо. Что говорить человеку, который пропадал двадцать лет? Что он прекрасно выглядит? Что он прежний и нынешний — небо и земля? Что вид у него нездешний, а в голосе — легкий, едва уловимый акцент, этакое слишком старательное произношение гласных. И что от него исходит еле уловимый дружелюбный запах благополучия.

То есть Ромка не зря поверил в эти россказни о загранице…

Люба разглядывала стильную мужскую сумку через плечо из грубой буро-коричневой кожи и думала, что никогда бы не сумела странствовать по миру налегке. И вдруг ее кольнула зависть: вот ведь, мужчины… Пил, ширялся, буянил, пропал без вести. Вынырнул через двадцать лет — и он в шоколаде!

И одновременно она поймала свою внутреннюю насмешку над самой собой: теперь-то понятно, почему Сережа не спешил «найтись» для нее и для своей сестрицы. Начали бы судить да рядить… «Почему ты не можешь просто обрадоваться…» Потому что просто радуется нам только мама, сынок.

На самом деле Сергей пришел на встречу с Ромкой, а не с бывшей женой. Хотел показать сыну неволинский особняк. А Люба увязалась! На сей раз никто не играл в конспирацию. Люба ждала подвоха. Точнее — ждала чего угодно, но только не своих сожалений о том, что ее правильная жизнь пресна и банальна. И вот еще что, конечно: тщательно вытесненное чувство обиды. Не столько на то, что пришлось вытерпеть когда-то — благодаря Коле, раны надежно зарубцевались, — а потому, что Сергей совершенно по ней не соскучился. Или это была тщательно выстроенная плотина, но сознание этого не смягчало суховатость встречи. А Любе, как назло, хотелось дотронуться до брутальной кожи грубой выделки, из которой была сделана Сережина сумка…

А он безмятежно рассказывал Ромке об этом особняке, бесконечно дорогом ему, в чьем облике сохранились следы его реставрационных бережных идей…

— …Да, это не совсем модерн, это эклектика, но наружный деревянный декор веранды уже совершенно модерновый! Спасибо, что не снесли этот милый домище! Не проглотили его индустриальные джунгли… Моя робкая проба пера, хотя я тогда был угрюмым подмастерьем. Кстати, в других особняках деревянная отделка при реставрации вообще гибла!