– …Тетя Маша младшая сестра моего отца. У нее родовая травма, папа рассказывал, что неудачно все вышло, доктор чего-то напортачил, и в результате – врожденный вывих бедра. Хроменькая она была с самого рождения, и все ее жалели. Потому и детишек не получилось: тазовые кости повреждены. Забеременела она пару раз, да выносить ребеночка не смогла. А муж у нее был понимающий, дядя Володя-то. Квартиру им от его работы дали. А в старой, родительской, мы сейчас живем, Сурковы. Мама у меня старенькая, плохая она сейчас. Ходит плохо и слышит плохо. Все на шум в голове жалуется да на мушки в глазах.

«Вот почему мне дверь не открыли, старухе небось запретили с незнакомцами разговаривать», – подумал Стас и спросил:

– А дети?

– Дочь на работе, зять в командировке, внуки в кружках каких-то, – она сказала «в кружках», как в старое доброе советское время, не в «секциях» или «на тренировках».

– Мы с вами едем в квартиру вашей тетки, – напомнил Стас.

– Да-да, я все понимаю. – Суркова всхлипнула. – Пропала наша тетя Маша. Будто испарилась. Милиция и та растерялась. – Она опять сказала «милиция». Суркова словно застряла в прошлом, где была молода и полна надежд и сил.

– Вы часто навещали тетю?

– Ну как вам сказать, – замялась Майя Викторовна. – У меня ведь мама старенькая. Внуки опять же. Забот-хлопот полон рот. Навещала, конечно, но в основном звонила.

– Других родственников у Марии Петровны нет?

– Брат мой, но он в Сибири. Уехал туда еще по молодости, да и осел. Приезжает редко, и не до тетки ему. Не помню, когда они в последний раз виделись.

– Но хоть звонит ей?

– Редко, – призналась Майя Викторовна. «Считай никогда», – подумал Стас.

– У нее в квартире были ценные вещи, деньги? – спросил он.

– Да меня уже об этом спрашивали, – удивленно посмотрела на него Майя Викторовна.

– В деле открылись новые обстоятельства, – строго сказал Стас. – Мы сейчас проверяем информацию. Что ценного было в квартире?

– Господи, да какие там ценности! – всплеснула руками Суркова. – Тетка была скупердяйкой, я ей свои старые вещи относила. Они ей велики, но все равно брала. И ходила в них. А какие у меня наряды? Все – с рынка. Из «Садовода». Да от дочки что-нибудь перепадет, сумочка старая или платьишко, – Майя Викторовна тяжело вздохнула. – Мебель у тетки была старая, еще дядя Володя по карточке и стенку покупал, и диван. Еле уговорила тетку перетянуть его и пару кресел. Она каждый раз: «Нет у меня денег». Только…

– Только? – резко обернулся к ней Стас.

– Стыдно, – потупилась Суркова.

– Майя Викторовна, мы расследуем убийство. Причем, совершенное с особой жестокостью. Вы не должны молчать, если что-то знаете. Ну, скажем, необычное.

– Знаю, – Суркова тяжело вздохнула и повторила: – Стыдно. Ну да ладно, скажу. Я Лене, соседке, наказала: «Проведывай иногда мою тетю, если что – звони». Телефон свой оставила. И вот звонит мне Лена и начинает выговаривать: «Что же вы бабушку обираете. Она, вон, у магазина стоит, милостыню просит». А на днях увидела ее Лена в переходе, с протянутой рукой, подошла. Говорит: «Вы же, баба Маша, не одинокая, у вас родственники есть. Неужто они вам хлеба купить не могут?» Она ведь на хлебушек просила, тетка-то. Жалостливо так. А баба Маша ей: «Пенсию у меня отбирают, грозятся и квартиру отобрать, отправить в дом престарелых».

– Врала?

– Конечно! – возмущенно сказала Майя Викторовна. – У нее хорошая пенсия, почти как моя зарплата. Она всю жизнь в ЖЭКе бухгалтером проработала, а дядя Володя прорабом на стройке. Сбережения у них были. Правда, во время павловской реформы все, что было на обеих книжках, сгорело. Так ведь дядя Володя чуть ли не до самой своей смерти работал. Были у них сбережения. Зачем побираться-то, да еще на родню наговаривать? – возмущенно сказала Майя Викторовна.

– Да, нехорошо, – кивнул Стас.

Значит, деньги у старухи Ищенки были. Старая скупердяйка побиралась, хотя и пенсия у нее была, и вещи старые ей родственники отдавали. Навещали, небось продукты привозили. Ищенка ничем не брезговала.

– Еще я за квартиру ее платила, – всхлипнула Суркова. – Она мне как-то говорит: «Все равно ведь твое имущество. Помру – и будешь здесь хозяйкой. Вот и плати коммуналку». Я и платила.

– Она хоть завещание написала?

– Куда там, – махнула рукой Суркова. – А мне неловко было спросить.

Бабка, похоже, была вампиром. А Суркова – овца безропотная, это Стасу с самого начала было понятно. Бездетные люди порою замыкаются в своем эгоизме и становятся настоящими тиранами.

– После того случая, когда во время павловской реформы на депозите сгорели все деньги, ваша тетя банкам не доверяла, так?

– Да.

– И деньги, выходит, хранила дома. Сколько, не знаете?

– Она все время жаловалась, что нищая. Клянчила: купи мне то, купи мне се. Хоть мыльца хозяйственного привези. А у меня семья, мама пожилая, почти неходячая…

– Это я уже понял, – нетерпеливо оборвал женщину Стас. – Никто вас не обвиняет. Может, она случайно как-нибудь оговорилась? Вскользь? Вот вы говорите, у вас мама пожилая. Может, они общались? Родственницы ведь. Могли быть подругами.

– Какое там! Они еще в молодости разругались. Когда отец умер, на похоронах впервые «здравствуй» друг другу сказали. Потом вроде бы перезванивались, но теплоты меж ними не было. Тетя Маша в основном на здоровье жаловалась, а мама ей про свои болячки. Помню, как-то тетя Маша спрашивает: «Ты рубли-то на доллары поменяла, Тоня? Смотри, прозеваешь. Совет сейчас дорогого стоит. Чем телевизоры с холодильниками покупать, лучше валюту купи». Я сама это слышала, своими ушами. Не то чтобы подслушивала, ужин готовила, а мама на кухне сидела. Мама ей и говорит: «Откуда у меня деньги? Нечего менять. Еле концы с концами сводим». – «Так и у меня нет», – сказала тетя Маша.

– Доллары, значит, – Стас напряженно смотрел на дорогу.

У старой карги были деньги, и, похоже, мно-

го. Неужели это ее труп не вписывается в схему? А какая красивая версия: три возраста смерти! Но это было ограбление. Кто-то прознал про старухины деньги и убил ее, а доллары изъял.

– Приехали, – сказала вдруг Майя Викторовна. – На светофоре сверните направо, а потом во двор. Вон та башня, серая панель.

«Башней» Суркова назвала семнадцатиэтажный дом, типовую постройку советских времен. Стас радостно подумал, что сейчас еще день, поэтому он сможет припарковаться. В этих тесных московских дворах, похожих на колодцы, все машиноместа забиты под завязку.

В обшарпанном лифте, где Стас со вздохом посмотрел в мутное треснувшее зеркало, мол, не мешало бы постричься (но только не у Сурковой!), они с Майей Викторовной поднялись на последний этаж. В типовой секции было три типовых квартиры: две однушки и одна трешка. Планировку Стас хорошо знал, его родители жили когда-то точь-в-точь таком же доме.