оценил он ее невысоко. Это Верку не удивило, ресторанных парней она уже повидала, знала, какие у них девки: длинноногие, в песцовых шубах, красавицы писаные, да и те не задерживаются. Знала и то, что у парней имеются жены, даже у молодых. Эти скромные, из богатых семей. Но не красавицы писаные. «И чего оценивал-то?» – мысленно удивилась она, глядя парню в спину. Насчет нее и оценивать-то было нечего: вся на виду. Широкая кость, волосы с начесом, как у Мокеевой, на ступнях уже косточка нарастает. Обычная баба, для замужества – так она себя определяла в мировой иерархии.

Удивилась, да и забыла, а на следующий день к ней в кабинет осторожно постучали.

На улице стояло лето, самый жаркий московский месяц – июль. Боженька еще не пописал в речку, и Верка каждое воскресенье купалась в Серебряном Бору. Лиду она пристроила в детский лагерь – хороший лагерь, блатной, хоть и со вшами, как потом выяснилось, – так что можно было плавать допоздна. Это стало новым удовольствием, доселе неизведанным, Верка предалась ему с восторженностью неофита. Потом, конечно, будут в ее жизни и моря, и даже однажды покажется, что с морем ничто сравниться не может: это такая будет морская страсть, бурная, мощная, обжигающая кожу до костей. Ну, все это переживали, море – это море, чего тут рассусоливать… И то лето в Серебряном Бору на какое-то время отступит, даже забудется, чтобы потом, много лет спустя вернуться любовью-воспоминанием, такой же нежной и щемящей, как любовь-открытие. Это уж она потом заново переживет, теперь уже мысленно, как медленно сгущается темнота с каждым новым выныриванием, и какая она несерьезная, эта темнота – почти прозрачная, особенно в начале лета, и светлые звезды в ней почти не видны… И как однажды она вынырнет, и увидит, что идет густой снег. И даже засмеется тихонечко, оттого что вот, идет снег, а ей не холодно голой. И от этого смеха прояснится в глазах, и она увидит, что это летит мотыль: ослепительно белый, стремительный, обреченно шепчущийся.

…И туман, бредущий по воде, и тонкий звон комаров, и страшно чернеющая коряга, и безмолвные ленты водорослей. Но главное, конечно, этот запах – запах пресной воды, который не крошится, как запах моря, а расстилается по телу пленкой.

…И оставляет после себя такую легкость, какую можно сравнить только с легкостью души, отлетающей от тела…

В общем, в свой обеденный перерыв Верка сидела в кабинете и изнывала от жары. На столе у нее стоял, конечно, маленький пузатый вентилятор – наследство от предыдущего директора (а он его вспоминал в своей израильской жаре! Ох, как вспоминал!) – но хоть вентилятор и работал честно, Верка тосковала по ночным купаниям… Эх…

Верка в тот июль даже не обедала: аппетита не было.

В дверь постучали.

– Войдите, – приказала Верка. И добавила: – Ты, Коля, даже не надейся, я тебя не прощу. Я терпела три месяца, ты ни разу трезвый не пришел. Все, хватит.

– Да, – сказал вошедший в кабинет человек. – Суровая вы девушка.

– Извините, – сказала Верка. – Я думала, это грузчик.

– Мучают? – понимающе улыбнулся он.

Верка махнула рукой: горячий запах пота волной пошел от ее подмышки и коснулся ноздрей вошедшего. Вошедший удовлетворенно втянул его внутрь. Запах ему понравился. Он сел на стул напротив Верки и сложил руки на коленях.

Квадратный, невысокий, лет пятидесяти. Одет в белую рубашку с короткими рукавами, светлые брюки. Ботинки красивые – из рыжей кожи. На голове явственная лысина, лицо красное от жары, а глаза голубые, чуть выцветшие. В молодости был ничего себе. Сейчас живот уже серьезный, натянул рубашку, как барабан. Но и не сказать, что толстый мужчина. Нормальный.

Поскольку мужчина молчал, давая себя разглядеть во всех подробностях, включая даже бежевые носки, открывшиеся, когда он сел, и белый платочек, показавшийся из бокового кармана брюк, а также небольшой шрам на виске, уходящий за темно-русые очень редкие волосы, Верка начала мучаться в догадках. «ОБХСС?» – думала она. На первый взгляд догадка казалась правильной: вошедший выглядел крайне уверенным в себе, а кто еще может быть уверенным в себе, войдя с черного хода прямиком в кабинет директора магазина? Ведь не проситель же? Или наглый проситель? Бывают и такие. Влетают, как старые друзья, развязно несут околесицу, садятся ногу на ногу, потом вворачивают что-нибудь насчет черешни или бананов…

Вот в том-то и дело! Вошедший не вошел, как старые друзья – он вошел, как неизвестный, и околесицу не нес, а вполне резонно спросил: «Мучают?», она ведь сама вылила на него свои проблемы с этим Колей… И увольнять-то жалко – у сына маленького лейкемия, тут запьешь… Дети, дети… Вроде у Лидки лагерь неплохой, говорят, кефир дают перед сном, и суп днем обязательно… Верка-то суп не готовит, пусть дочечка поправит желудок…

Анатолий Борисович наблюдал за ней очень внимательно. Так внимательно, что улетевшая мыслями черт знает куда Верка снова заподозрила в нем ОБХСС-овца. Но опять себя одернула: не ОБХСС-овец, хоть и глаз не сводит. Глаз не сводит и вошел уверенно. Уверенно, но не развязно… И смотрит без подвоха, подляну не готовит.

– Вам чего? – запутавшись, спросила она. – Вы кто?

– Я ваш сосед. Мой Анзор вчера познакомился с вами на базе. Я из ресторана «Погребок», я его директор.

– Ах вот оно что, – немного растерянно протянула она.

Дело в том, что об этом мужчине она уже слышала. Это было месяца два назад: пригласили ее посидеть в «Погребке» после работы. Она тогда удивилась – много раз проходила мимо ресторана, но ни разу его не заметила.

– Туда только своих пускают, – сказали ей. – А тебя, Вера, мы проведем.

– И что там? – спросила она. – Оно хоть того стоит?

– Легендарное место, – сказали ей.

Легендарное место показалось ей дырой. Нет, ну были кое-какие изыски, вроде рыбачьих сетей по стенам да искусственного винограда на потолке: тогда это были редкие, диковинные вещи. Но в целом смотреть не на что. Темно, накурено, музыки нет, подают обычные шашлыки, да еще штуку какую-то студенистую: ей сказали, что это мякоть баклажанов, сожженных на огне. «Неужели ты, Вероника, не знаешь такого блюда? – спросили. – Ты же с Кавказа». Она не стала уточнять про Кавказ, только, помнится, спросила: «Это кавказский ресторан?». Ей ответили: «Нет. Здесь разные блюда» и шепотом добавили: «Вон, директор идет. Легендарная личность».

Он прошмыгнул тенью вдоль стены, она даже разглядеть не успела, только подумала насмешливо: «Какие в Москве легенды забавные. Такие здесь есть красивые чудесные места – Красная площадь, например