и в дантовом Аду, человеческие страхи метафоризируются сначала через что-то внешнее, как следствие «избытка страсти», затем выходят различные монстры, инфраструктура, извращенное пространство, а в самом верху иерархии страшного находится совершенно очищенное от человека пространство, чистая идея.

По похожей логике (она идет еще от «Никомаховой этики» Аристотеля) выстроена эта книга:

Сначала я рассматриваю крипипасты, описывающие страхи Сети. Лирический герой многих таких историй либо следит за чем-нибудь с помощью интернета, либо получает разными путями страшные файлы. В 100 % случаев этот персонаж анонимно описывает свой опыт столкновения с мрачным ужасом, чтобы выложить его в Сеть.

Можно говорить о том, что интернет – прямое отражение человеческих страстей, он их своим собственным образом фокусирует и усиливает. Это утверждение выглядит вполне справедливо с точки зрения того, что интернет является продолжением нервной системы человека и зачастую подменяет ее. Находясь в Сети, человек не покидает границы собственной личности.

Из городских сюжетов человеческое чуть-чуть извлечено, эти страшилки описывают отношения людей и городов – как человек реагирует на угрозы городской среды и приспосабливается к ним. Мы придумываем средства борьбы с чудовищами, но на деле невольно «обмениваем» их на другие или загоняем в другие места: в модернистских домах без подвала и чердака монстры переселяются в подъезды, а маньяки из переулков и тупиков городских лабиринтов перемещаются в парки.

Истории, в которых речь идет о природе, будь то лес, море, пещера или болото, показывают человека в среде, изначально чуждой ему, из которой он полностью извлечен и где ничего для него не приспособлено. Столкновение здесь происходит не просто с монстрами и нерешенными проблемами, а с равнодушными большими силами. Человек может себя с ними ассоциировать, однако взаимопроникновение в рамках рассматриваемого дискурса невозможно.

Именно здесь любопытнее всего было бы посмотреть, как осуществляется переход между этими уровнями восприятия, между уровнями присутствия человеческого. Идеальная тема для этих целей – дорога. В этом разделе я расскажу о том, как крипипасты описывают перемещения, что представляет собой специфическое пространство дороги и каково отношение в страшном интернет-фольклоре к разному транспорту.

Путешествие, уязвимость и границы. Какие опасности поджидают путника

Профессиональные путешественники часто воспринимают свою деятельность как расколдовывание мира. Самым емким образом это выразил путешественник Сергей Николаев в своем твиттере:

Путешествия – это расширение границ обыденного. Снятие таинственности и догадок с локаций. Усмирение фантазии о местах.

(@kefiijrw – https://twitter.com/kefiijrw/status/1167455127562858497)

Оказаться в новом месте – значит дать ему определенность, сделать его частью своего мира, то есть отвоевать его у потустороннего.

Однако это то, что касается места назначения, а как быть с самим путем? Истории о путешествиях часто описывают ситуацию, когда потустороннее отчаянно борется за свою территорию, делая дорогу максимально изнуряющим испытанием.

Нахождение между двумя пунктами является классическим переходным, маргинальным состоянием. Человек в этот момент особенно уязвим, а его статус не определен. Тогда есть шанс, что на него начнут влиять сильные концепты, с которыми он сталкивается по пути.

Свадебное кладбище

Это было со мной в августе 1992 года, когда мне исполнилось 16 лет. Мы поехали с матерью в дом отдыха под городом Клином. В тот год были сильные лесные пожары, с утра сильно пахло гарью, место было пустынное и скучное – в основном пенсионеры и маленькие дети. Единственное мое спасение – там можно было взять напрокат велосипед. Так что я уезжал сразу после завтрака и до ужина (а то и позже) болтался на велосипеде по окрестностям. Полупустые дачные поселки, картофельные поля каких-то московских НИИ, редколесье, пустые, со стертыми белыми метками, шоссе и гравийные проселки… За час поездки хорошо еще, если встретятся человека три. Было жарко, с утра стоял тревожный горький запах гари.

В то время я ничем мистическим не интересовался, алкоголь не пил. Обычно я ехал куда глаза глядят, не выбирая маршрутов.

Однажды я катался днем и вырулил с деревенского проселка на обычное асфальтированное шоссе. Кручу педали. Полдень жаркий, тени короткие, марево над дорогой дрожит, кузнечики «секут» в пожелтевшей траве на обочинах. Ни машин, ни прохожих.

Оглядываюсь и соображаю, что по обеим сторонам дороги – кладбище. Причем большое – ну не до горизонта, но внушительное. Ни деревца. Оградки, надгробия, веночки. Выглядит современным – крестов и старых камней не заметил. Все надгробия типовые: прямоугольные черные и темно-серые зернистые плиты, на них напылением нанесены фотографии. Я сбавил скорость, пригляделся. Несмотря на жару, стало зябко. Потому что на всех надгробиях фотографии практически одинаковые – свадебные. Белое пятно – невеста, черное – жених. Лица вроде разные, но все фотографии свадебные. Видно было четко, кладбище вплотную «обступало» шоссе с двух сторон. Среди могил ни одного посетителя. Только марево это дрожит и звенят кузнечики, да еще слышно, как я сам дышу.

Не могу сказать, что сильно испугался, но ощутил тревогу и тоску, поехал быстрее по шоссе. Ощущение было, как во сне. Вроде налегаешь на педали из последних сил, дорога ровная, ни ухаба, ни взгорка, а ехать тяжело и медленно, будто поднимаешься в гору или колеса вязнут в мазуте. И кладбище все не кончается, как будто одна и та же картинка бесконечно проматывается: голубые оградки и черные надгробия с улыбающимися людьми. Все изображения парные.

Я взмок весь. Мне казалось, что еду уже минут двадцать-тридцать. Было неприятное ощущение, что это место вообще не отпустит меня, так и буду на этом шоссе торчать до скончания века. И чем дальше, тем больше спать хотелось, хотя встал всего-то часа четыре назад, да и сонливостью я не отличаюсь. Очень тянуло остановиться, съехать к обочине и лечь подремать.

Потом на трещине велосипед подпрыгнул, и кладбище резко сменилось пустырем. Как резинку отпустили – сразу ехать легче, как по маслу. Я еще долго по этому шоссе гнал, не оборачиваясь. Наконец остановился, глянул на часы – стоят. Причем как раз на двенадцати дня, хотя часы надежные, еще отцовские («офицерские»), и заводил я их недавно.

Доехал до ближайшего населенного пункта. Там был магазинчик, я зашел туда хлеба и воды купить и спросил у продавщицы про кладбище. Она сказала, что никакого крупного кладбища, кроме маленького сельского в восьми километрах отсюда по другой дороге, нет. И вообще, в той стороне, откуда я приехал, только какие-то «кормовые поля». И все. Страха опять-таки не было, какое-то равнодушие навалилось и тоска.

Вернулся в дом