на Москву, я был ему представлен, когда он шел из церкви в палату. Великий князь улыбнулся и сказал: «Хлеба есть», этими словами приглашая меня к столу. Тогда же мне была дана память в поместный приказ, и я получил село Теснино со всеми приписанными к нему деревнями… И так я делал большую карьеру: великий князь знал меня, а я его. Тогда я принялся за учение: русский язык я знал уже изрядно»[176].

Вкрадчивость, умение держаться в обществе открывают Штадену доступ в дома лиц самых влиятельных при дворе и в управлении, что оказывается потом очень полезным в разных опасных случаях его жизни. Он обнаружил и другие таланты. Острый глаз на окружающую жизнь знакомит его с московским бытом, с порядками и обычаями деревни, что и отражается в его замечательных картинках Москвы 60-х гг., его характеристике отношений между помещиками и крестьянами (между прочим, он отметил «Юрьев день»), его сцены судебной волокиты и т. д.: бытописатель он удивительный. Крайне интересны его заметки об экономической жизни, его таблицы рыночных цен, его тонкое понимание ювелирного дела; как прекрасно понял он потом значение Поморья, торговое и стратегическое! Но если спросить, чему служат все эти наблюдения географа, этнографа, военного техника, сельского хозяина, финансиста, литератора? – Они обращаются исключительно на интриги, вымогательства, самовольный захват чужих дворов, грубую наживу, спекуляции, ростовщичество, обкрадывание и вытеснение соседей и конкурентов; присвоение чужой добычи, подкуп судей, присоединение к основному имению еще нескольких других, он заводит всюду кабаки пользуясь в данном случае привилегией иностранцев, тогда как русским помещикам винокурение было строго воспрещено. Кормчество давало ему громадные доходы, всегда у него в распоряжении также неограниченные запасы золота и драгоценностей[177].

За все время его службы в опричнине мы не слышали о выполнении им каких-либо крупных поручений военного или административного характера. Зато Штаден, уверенный в своей безнаказанности, как привилегированный гвардеец, участвует в наиболее «лихих делах» совершаемых опричниками приватным способом. Сам он рассказывал об этом в связи с походом Ивана IV на Новгород: «Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы, одел их. Им это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где по монастырям, церквам или подворьям можно было забрать денег и добра и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро»[178].

Среди этих молодецких набегов есть и такой случай… «из окон женской половины (дома) на нас посыпались каменья. Кликнув с собою моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке. Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей»[179].

После сожжения Москвы в 1571 г., которую не сумел спасти опричный корпус, и нового нападения Девлет-Гирея в 1572 г., которое было отбито земскими воеводами, доверие царя к данному составу опричнины пошатнулось. Начался новый пересмотр или, как выражался сам Грозный, «перебор людишек», то есть пересмотр военных списков, а в связи с этим отобрание у провинившихся опричников поместий и возвращение их согнанным со своих мест при учреждении опричнины вотчинниками. Штаден не был принят ни в один из новых списков, лишился всех своих владений, но благодаря своей изворотливости, избегнул прямой опалы. Начинается новый период его жизни[180]. Он бросил все московские дела и предприятия и перебрался на север. Сначала построил в рыбной слободе (Рыбинское) мельницу, потом «обдумывая, как бы уйти из страны», двинулся дальше на Поморье, где занялся торговлей мехами. Устроению побега помогли его связи с сильными людьми, его актерские дарования, его опыт в торговом деле: «Я был хорошо знаком с Давидом Кондиным, который собирал дань с Лапландии. Когда я пришел туда, то я заявил, что я жду купца, который должен мне некоторую сумму. Здесь я встретил голландцев. Я держался как знатный купец и был посредником между голландцами, англичанами, бергенцами из Норвегии и русскими».

В 1576 г. в Коле он сел на голландский корабль, который вез 500 центнеров каменных ядер для артиллерии инсургентов, боровшихся в Нидерландах против Испании, сам он увозил большой груз мехов, которым, вместе с одним русским купцом, удачно расторговался на Лейпцигской ярмарке. Он и не думал покидать совсем и навсегда русскую землю. Неистощимый на фантазии, он придумывает все новые и новые способы, чтобы вернуться в Московию, хотя бы и другим манером, чем раньше. Он едет в Швецию, принимает поручение от брата короля герцога Зюдерлапландского разузнать, есть ли в Голландии русские торговые люди, караван которых герцог мог бы перехватывать на своих пиратских судах по дороге к Балтике.

Разыскивая по Германии шведского принца, Штаден попадает к его родственнику, Георгу Гансу, безземельному князю империи, своего рода бездомному авантюристу, мечтающему о создании подобного шведскому германского пиратского флота для борьбы с «нехристями-московитами».

Штаден крайне заинтересовал пфальцграфа своими рассказами о Московии. Оба искателя приключений отлично спелись между собою: сначала через пфальцграфа, потом лично. Штаден представил императору Рудольфу II ни более ни менее как план большой агрессии, начиная с высадки десанта в Коле и в устье Онеги. Такова личность этого оборотня, который соединяет в себе поразительные таланты с мелочностью и низостью поведения, несмотря на отталкивающие свойства его, мы должны признать одним из умнейших современников Ивана Грозного и удержать в памяти его суждение о московском царе, которому он был так враждебен и перед которым все-таки втайне преклонялся: «Хотя всемогущий бог наказал русскую землю так тяжко и жестоко, что никто и описать не сумеет, все же нынешний великий князь достиг того, что по всей земле, по всей его державе – одна вера, один вес, одна мера! Только он один и правит! Все, что ни прикажет он – все исполняется, и все, что запретит, действительно остается под запретом. Никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне. И как долго продолжится это правление ведомо богу вседержителю».

Если Штаден и Шлихтинг произвели сильное впечатление на современников своими обвинениями Ивана Грозного в бессмысленной жестокости, то