императрица вскоре обратила на него внимание: в 1736 г. он назначается обер-егермейстером и, будучи на этой должности, сблизился с Бироном, который, как известно, был страстным лошадником.

В стихах Рылеева Волынский…

Стран северных отважный сын,

Презрев и казнью и Бироном,

Дерзнул на пришлеца один

Всю правду высказать пред троном.

Открыл царице корень зла,

Любимца гордого пороки,

Его ужасные дела,

Коварный ум и нрав жестокий…

Реальный же Волынский писал Бирону вот такие трогательные письма: «Увидев толь милостивое объявленное мне о содержании меня в непременной высокой милости обнадеживание, всепокорно и нижайше благодарствую, прилежно и усердно прося милостиво меня и впредь оные не лишить и, яко верного и истинного раба, содержать в неотъемлемой протекции вашей светлости, на которую я положил мою несумненную надежду, и хотя всего того, какие я до ceго времени Ее Императорского Величества паче достоинства. И заслуг моих высочайшие милости чрез милостивые вашей светлости предстательства получил, не заслужил и заслужить не могу никогда, однако ж от вceго моего истинного и чистого сердца вашей светлости и всему вашему высокому дому всякого приращения и блага получил, я всегда желал и желать буду, и, елико возможность моя и слабость ума моего достигает, должен всегда по истине совести моей служить и того всячески искать, даже до изъятия живота моего».

И Бирон отвечал ему: «В одном письме вашего превосходительства упоминать изволите, что некоторые люди в отсутствии вашем стараются кредит ваш у Ее Императорского Величества нарушить и вас повредить. Я истинно могу вам донести, что ничего по сие время о том не слыхал и таких людей не знаю; а хотя б кто и отважился вас при Ее Императорском Величестве оклеветать, то сами вы известны, что Ее Величество по своему великодушию и правдолюбию никаким неосновательным и от одной ненависти происходяшим внушениям верить не изволит, в чем ваше превосходительство благонадежны быть можете».

В 1737 г. Волынский послан вместе с Шафировым на конгресс в Немирове для переговоров о заключении мира с Турцией, а после возвращения в Петербург, 3 февраля 1738 г., назначается кабинет-министром. Возможно, Бирон хотел создать оппозицию Остерману. В таком случае его расчеты оправдались: Остерман и Волынский не сходились практически ни по одному из рассматриваемых вопросов и постоянно пикировались. Волынский — открыто и во всеуслышание, Остерман в письменных комментариях к проектам указов, составленных Волынским.

Пребывать на этом высоком посту Волынскому суждено недолго, уже в 1739 г. Артемий Петрович «схлестнулся» с самим Бироном. Формальным поводом послужила история: в 1740 г. Анна Иоанновна повелела организовать государственные торжества по случаю окончания войны с Турцией и 10-летия восхождения на престол. Одним из главных «аттракционов» стала «потешная свадьба» двух шутов: Михаила Голицына — опального князя, разжалованного в шуты за женитьбу на итальянке незнатного происхождения, и калмычки Авдотьи Бужениновой. Для этого создается особая «маскерадная комиссия» под председательством Волынского. Тот приказал своему кадету срочно привезти к нему поэта Тредиаковского. Когда же Тредиаковский пожаловался на грубое обращение, Волынский собственноручно избил его. Поэту велели сочинить шутовское приветствие на заданную тему и прочесть стихи непосредственно на свадьбе, т. е. оказаться в роли шута. После того как Тредиаковский сочинил эти стихи, его отвезли в «маскерадную комиссию», в которой он провел две ночи под стражей. Там его вновь жестоко избили, обрядили в шутовское платье и заставили участвовать в действе. Эти события описаны самим Василием Кирилловичем в рапорте Академии от 10 февраля 1740 г. и в прошении на высочайшее имя, направленном в апреле.

Он писал: «…его превосходительство, не выслушав моей жалобы, начал меня бить сам перед всеми толь не милостиво по обеим щекам; а притом всячески браня, что правое мое ухо оглушил, а левый глаз подбил, что он изволил чинить в три или четыре приема… Сие видя, и размышляя о моем напрасном бесчестии и увечье, рассудил поутру, избрав время, пасть в ноги его высокогерцогской светлости и пожаловаться на его превосходительство. С сим намерением пришел я в покои к его высокогерцогской светлости по утру и ожидал времени припасть к его ногам, но по несчастию туда пришел скоро и его превосходительство Артемий Петрович Волынский, увидев меня, спросил с бранью, зачем я здесь, я ничего не ответствовал, но он бил меня тут по щекам, вытолкал в шею и отдал в руки ездовому сержанту, повелел меня отвести в комиссию и отдать меня под караул».

Узнав об этом, Бирон подал челобитную императрице (чего раньше никогда не делал). 6 февраля 1740 г. он пожаловался государыне на то, что Волынский «в покоях моих некоторого здешней Академии наук секретаря Третьяковского побоями обругал». Императрица прислушалась к своему фавориту, и по делу Волынского начали «розыск», который вела Тайная розыскных дел канцелярия.

Во время следствия всплыли написанный Волынским проект «Рассуждение о приключающихся вредах особе государя и обще всему государству и отчего происходили и происходят», в котором автор вносил несколько совершенствований управления Россией: о расширении полномочий Сената, назначать на все должности, в том числе и канцелярские, только дворян, введении для них винной монополии, о сокращении армии, улучшении положения крестьян в Сибири, об улучшении учета казенных денег и тому подобные вещи, которые позже и снискали Волынскому славу патриота и борца с «бироновщиной». Но известно, что эти проекты обсуждались в кружке Волынского открыто и до поры до времени совсем не интересовали ни Бирона, ни Остермана. В отличие от своих неудачливых предшественников из Тайного совета, в суде над которыми он принимал участие, Волынский и не заикался о республиканском правлении. Сенат, который он защищал, был и остался со времен Петра не законодательным (как в современных Соединенных Штатах Америки), а, прежде всего, исполнительным и отчасти судебным органом.

По всей видимости, Волынского погубили не его проекты, а его амбиции. Бирон и Остерман сочли, что такого бесцеремонного и настойчивого соперника нужно устранить любой ценой. То есть это не столько политическое, сколько личное противостояние, и «проекты» Волынского послужили поводом, но не причиной. Бирон, продвигавший Волынского на первых порах, имел все основания обвинять того в неблагодарности, а неблагодарность в XVIII в. — серьезное преступление, и главное — она навсегда подрывала доверие.

Вероятно, Волынский полагал, что дело для него в худшем случае закончится ссылкой, и, будучи человеком, не привыкшим сдерживаться, на следствии отзывался об Анне Иоанновне весьма нелицеприятно, называл ее дурой, бранил, разумеется, и Бирона. Он также не одобрял предполагаемый брак племянницы Анны Иоанновны, Анны Леопольдовны, с сыном Бирона, говоря, что немцы «чрез то владычествовали над русскими, и