Тереза назвала себя игроком. Тогда я подумала, что она идет на риск, нанимая меня. Наверное, так и есть. Но, возможно, дело не только в этом.

– Так вот, – говорю я, четко выговаривая каждое слово, – вечером перед отъездом Тереза сказала мне, что собирается предоставить работу популярному блогеру. Это ты, что ли?

– Она назвала меня популярным блогером? – ухмыляется Доминик. – Мне удалось произвести лучшее впечатление, чем я думал.

– Ладно, не важно. Я решила, что выбрали меня. А получается, она пообещала работу обоим.

Он отклоняется назад.

– Мне она тоже о тебе не сказала. Но я заподозрил неладное, когда ты чуть не сбила меня с ног в турагентстве.

– Это ты сбил меня с ног, – заявляю я, стараясь сохранить достоинство. Мои губы немеют. –   Значит, это гонка, и дело не только во времени.

– Похоже на то, – еще шире улыбается Доминик.

Чтобы набраться смелости, я одним обжигающим глотком опрокидываю в себя содержимое стакана. На глазах выступают слезы.

– Значит, ты влиятельный блогер, – ядовито произношу я, указывая на фотографии в телефоне. – Тебе не нужна эта работа. Зачем ты здесь?

Он осушает стакан и впервые за все время смотрит мне прямо в глаза.

– Моя мать – самоанка, родившаяся на Гавайях, – негромко говорит он. – Она встретила моего будущего отца в Гонолулу, он проводил там отпуск. Когда на сцене должен был появиться я, они поженились и уехали к его родным в Коннектикут. Несмотря на все их старания, семейная жизнь не сложилась. Мать хотела вернуться на Гавайи, но в конце концов оказалась в Нью-Йорке и устроилась домработницей к Виналу. С тех пор работает у него. Я вырос во флигеле в его имении.

– Значит, ты тоже на него работаешь?

– Вообще-то нет, – качает головой Доминик. – Трудно объяснить. Мне нужна эта работа, чтобы помочь матери. В прошлом году Винал узнал, что она в свободное время присматривает за детьми в семьях местных иммигрантов. С тех пор он ее шантажирует, угрожая тем семьям депортацией.

Он угрюмо смотрит на бутылку и наполняет стаканы. Я отодвигаю свой в сторону, бормоча, что и без того уже не могу сосредоточиться. В животе зловеще булькает.

На самом деле из-за расстроенного желудка и от непривычки к спиртному я не просто не могу сосредоточиться, а едва удерживаюсь в вертикальном положении.

Но я не собираюсь в этом признаваться. Вместо этого открываю бутылку воды, оставленную мадам Нефтис, и делаю несколько глотков. На какое-то время это помогает.

– Я понимаю, у тебя свои причины, но ты ведь знаешь, в каком я положении. Твой опекун, или кем он там тебе приходится, собирается погубить Мерва с Томми. Мои дяди открыли этот магазин, когда меня еще на свете не было. В «Двух старых королевах» – вся их жизнь. Они там и живут, и работают. А твой… а этот Винал хочет у них все отобрать, из-за своей прихоти.

– Знаю, он редкий подлец, – вздыхает Ник. – И если бы моя мать не оказалась у него в заложницах, меня бы здесь не было. Но у нее больше никого нет, и я должен ее вытащить. Клянусь, я не знал, что моя соперница – ты. Пока не увидел тебя в поезде во Франции. А теперь… слишком поздно.

Я в ярости стучу кулаком по столу.

– Ничего не поздно! Ты сам сказал, у тебя мелкие неприятности. А у меня… на кону вся жизнь моей семьи.

– Успокойся, – говорит он, оглядываясь на дверь, хватает мой стакан и выпивает. – Ясно, что мы оба в сложном положении. Поэтому я и решил с тобой поговорить. – Он откидывается на спинку стула и краснеет. –   Помнишь, как мы пришли в ваш магазин? В тот день он оставил на кухонном столе статью, как доносить на людей в иммиграционную службу. Мама жутко расстроилась. Я понял, что надо как можно быстрее заработать денег на хорошего адвоката. Когда мы вышли из магазина, я заметил на телефонном столбе объявление и в тот же вечер пошел в «Экслибрис».

Он трет усталые глаза. За окном темно, из сада доносится сладкий экзотический аромат – навязчивый, незнакомый и странный.

– Я здесь совсем одна, – бормочу я.

– Что? – спрашивает Доминик, заправляя за ухо прядь волос и наклоняясь ко мне.

– Ничего. Я, пожалуй, пойду, – говорю я.

– Погоди. Я открыл тебе всю душу, а ты так ничего и не рассказала. Где твои родители? Почему ты живешь с этой парочкой геев?

– При чем здесь это? – вновь преисполнившись враждебности, рычу я.

– Ни при чем, – примирительно отвечает он. – Просто я хотел узнать, что с твоими родителями.

У меня на глазах выступают слезы, и я злюсь еще сильнее.

– Не хочу об этом говорить, понятно тебе?

– Ладно. – Помолчав, он продолжает: – Но если вдруг захочешь…

Я бросаю на него свирепый взгляд, и он вновь замолкает. Хватаю бутылку и наливаю себе и ему. Когда он поднимает стакан, я стучу по нему своим и произношу тост:

– За то, чтобы не говорить обо всяком дерьме.

Доминик выпивает. На этот раз мне тоже удается проглотить содержимое стакана, не начав задыхаться.

– Ты придумал, как отсюда уехать? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Нашел водолазный корабль, но он местный. Потом хотел добраться через пустыню до Дубая автобусом или другим наземным транспортом, но правительство ввело ограничения на путешествия почти по всей Саудовской Аравии.

– Да, я тоже пробовала. Один парень рассмеялся мне в лицо. Правда, все равно чуть не взял с меня деньги.

Я умолкаю и жадно пью воду. Странно, она не такая вкусная, как жидкость в бутылке.

– Послушай, – говорит он, когда молчание начинает казаться бесконечным, – я не знаю, что задумала Тереза, но предлагаю соглашение.

– Какое еще соглашение?

Он пожимает плечами.

– Ну, давай договоримся о временном сотрудничестве. Объединим усилия, по крайней мере пока не выберемся отсюда.

Я смотрю ему в лицо. Красивый парень. Хотелось бы ему поверить. При других обстоятельствах я была бы не прочь познакомиться с ним поближе. Да что там говорить, я бы пошла за таким на край света.

И все-таки я понимаю, что не могу доверять Доминику Мэдисону, как самой себе. Если честно, я и себе не очень-то склонна верить – после сумасшедшего количества алкоголя, что ухитрилась выпить в этой стране трезвенников.

Я принимаю решение: надо попробовать.

– Соглашение, – заплетающимся языком произношу я и тянусь к нему через стол.

– Джентльменское… то есть между леди и джентльменом, – торопливо поправляется он, пожимая мне руку. – Будем работать в команде.

Последней каплей становится рукопожатие. Я целый час сидела неподвижно, пытаясь подавить растущее чувство дискомфорта в желудке. Но когда я тянусь через стол, чтобы скрепить договоренность рукопожатием, у меня внутри поднимается настоящая буря. Все, что там накопилось, требует выхода.