Я успеваю добежать до двери и сгибаюсь пополам. Мощный позыв к рвоте не в силах сдержать даже мысль об унижении, которое я испытаю, показав слабость перед лицом злейшего врага. Доминик подскакивает ко мне, и вместо того чтобы разбрызгать содержимое моего желудка по всей комнате, я блюю прямо в огромную вазу, служившую до сих пор украшением стола. Фрукты из папье-маше уже не спасти.

Я еще некоторое время стою на коленях, оскверняя вазу, и вдруг осознаю, что Доминик по-прежнему рядом – придерживает мои волосы, чтобы не испачкались.

– О боже, мне так стыдно, – стону я, когда обретаю дар речи. – Прости.

– Наверное, это граппа, – извиняющимся тоном говорит он. – Я купил на Кипре, она очень крепкая.

Я мотаю головой. Мне уже лучше – если не смотреть в вазу.

– Спиртное ни при чем. Это шаурма, которой я пообедала.

Я в один присест выпиваю полбутылки воды.

– Ты ела уличную еду? В Египте? – недоверчиво спрашивает он. – Надо же додуматься! Но ты не волнуйся, человек не считается больным, пока это не начинает выскакивать с другого конца.

Мой желудок вновь издает недовольное урчание, я бросаю тревожный взгляд на собеседника и мчусь к туалету в конце коридора.

Еле успела! Сидя на унитазе, я слушаю, как мой организм издает невообразимые звуки, и молю бога, чтобы Доминик остался в своей комнате. Он, конечно, мне не друг, но слышать такое не заслуживает даже самый злейший враг.

Двадцать минут спустя, чувствуя себя полностью опустошенной, я пробираюсь к себе. Слава богу, в коридоре пусто, но, как только я вставляю в замочную скважину ключ, Доминик выходит из своего номера. В руках у него бутылка с водой и маленькая белая коробочка.

Я трясу непослушной головой и бормочу:

– Мне не нужны лекарства, я сделала прививки.

Он встряхивает коробочку.

– Прививок от… гм… синдрома путешественников не бывает.

– Ничего страшного, ты можешь сказать «диарея».

Он с улыбкой протягивает мне таблетки.

– Я хотел избежать силы внушения. Прими хоть одну. Это антибиотики.

Не успеваю я взять коробочку, как приходится вновь бежать в туалет. Наверное, я легко поддаюсь внушению.

Снимок: Дальнейшие маршруты

Инстаграм: Роми_К [Порт-Саид, Египет, 2 апреля]

#БезуспешныеПоиски #ВынужденноеСоглашение

101 ♥

На следующее утро меня ждет не слишком приятное пробуждение. Да, я укрыта одеялом и лежу в собственной постели в маленькой гостинице. Смутно вспоминается, что мы с Домиником провели по крайней мере часть вечера в моем номере, а вот как я сюда попала – не могу вспомнить, точно память отшибло. О чем говорили, тоже не помню. Напрочь.

Откинув одеяло, я вижу футболку и просторные шорты, которые всегда использую вместо пижамы. На тумбочке лежит томик Жюля Верна.

Я испускаю облегченный вздох. Слава тебе господи, вечер прошел вполне невинно. Никаких «в постели с врагом».

Откидываюсь на подушки и нащупываю телефон, который кто-то заботливо вставил в зарядку. Враг. Узнай своего врага.

С содроганием сердца вспоминая жуткую блевораму, я впервые делаю то, что должна была сделать давным-давно. Загугливаю Фрэнка Винала. И не нахожу ничего хорошего.

Фрэнк Винал: известный всему городу бонвиван, головорез от недвижимости, прожигатель жизни

Специально для «Нью-Йорк пост»

Один из самых богатых людей в недвижимости Нью-Йорка, который добился всего с нуля, известен своей поддержкой филармонии и вечерами в опере, но у него есть секретный туз в рукаве – он любит покер. Путь к успеху начался для Фрэнка Винала с детства, проведенного в бедности, а в этом году он вошел в первую десятку новых миллионеров, и его состояние оценивается в двести пятьдесят миллионов. Большую часть этой суммы он сколотил с помощью империи недвижимости, которую начал создавать в конце прошлого века. Сначала это была компания «Бронкс билдерз», а позже – брокерская контора «Винал венчерз». Мы беседуем с Фрэнком в его роскошном доме.

– Люблю свою работу, – говорит он, отпив глоточек черного кофе. – Я с детства знал, что мое призвание – недвижимость. Никогда не боялся потерпеть поражение – и всегда выигрывал.

Виналу шестьдесят один год. Основное направление его деятельности – покупка, модернизация и перепродажа объектов недвижимости в Манхэттене, Бруклине, Бронксе, а также в других местах. В прошлом году объем продаж возглавляемой им компании составил двадцать пять миллиардов долларов, а прибыль – полмиллиарда. Когда у Винала спрашивают о расширении, он смеется.

– Поверьте мне на слово, я мог бы нанять тысячу агентов. Прямо сейчас у меня на столе лежит предложение от крупной лондонской компании. Но должен признаться, я люблю оставлять свой след. Личный отпечаток, понимаете?

В ответ на вопрос о скромном начале всегда жизнерадостный Винал мрачнеет.

– Как говорится, не важно, откуда ты идешь, главное – куда направляешься. А я всегда нацелен на великие свершения.

Я в отчаянии роняю телефон на кровать. Что я могу против этого мерзкого типа? Прожженный делец, для него нет ничего святого! Когда я принимаю вертикальное положение, становится еще хуже. От тревожных и безрадостных мыслей голова в буквальном смысле идет кругом. Выпитые вчера антибиотики спасли мою пищеварительную систему, но не избавили от головной боли.

Стараясь не вертеть головой, я осторожно спускаю ноги с кровати и ставлю на прохладную плитку. В комнате пахнет пылью и каким-то совсем не свежим освежителем воздуха – в номере у Доминика вчера вечером пахло гораздо приятнее, пока я не осквернила вазу с фруктами.

Я плетусь в общественный санузел почистить зубы, после чего мне становится чуточку легче. Я уже могу стоять прямо, и меня не шатает. Все-таки надо выпить что-то от головы.

Вернувшись в комнату, я достаю из рюкзака баночку с тайленолом и вдруг замечаю кое-что странное. Желудок болезненно сжимается от страха, и я сцепляю зубы, чтобы вновь не начать блевать. Ноутбук, как всегда, выглядывает из меньшего отделения рюкзака, а документов на месте нет: ни паспорта, ни визы. И кошелек тоже пропал.

Сцепить зубы уже не помогает; я несусь в туалет и каким-то чудом успеваю добежать вовремя. Следующие полчаса я чередую два вида деятельности: блюю в унитаз и лежу лицом вниз на прохладной плитке пола в санузле, слава богу, безукоризненные стандарты чистоты на вилле мадам Нефтис это позволяют.

Я уверена, что Доминик меня предал, и непременно разрыдалась бы, если бы перестала блевать.

Когда худшее позади – точнее, смыто в унитаз, я пытаюсь немного прибрать брызги и вдруг слышу за спиной шорох. Вытерев слезы туалетной бумагой, оборачиваюсь и вижу девочку лет двенадцати. Она сжимает обеими руками ведро.