– Полстолетия прошло с тех пор, и рука смертного к ним не прикасалась. In pace requiescat!

– Хорошая память! – одобрила Мод. – Но знаешь, Эдгар По – совсем не мое. И к чему это ты?

– Монтрезор! – вновь простонал черноголовый. – Каменная кладка, тяжелые капли раствора… In pace requiescat! И все это не я, а ты. Кто нас сюда затащил? Прямиком – в Монтрезор?

– К-куда?

Развернула лежавшую на коленях карту, нашла нужный кружок, поглядела на то, что написано мелким шрифтом. Муниципалитет Нуан-ле-Фонтэн, округ Лош, кантон…

Перечитала два раза, потянулась к сумочке, где прятались очки…

– Он самый, – подтвердил Арман. – Кантон «Бочонок амонтильядо». Нам, надеюсь, не в подземелье?

– Н-не знаю…

Девушка достала из папки нужный лист, прищурилась, разбирая полуслепой шрифт.

– Пьер Моро, коллекционер, улица Перемирия, номера дома нет.

– Здесь все дома без номеров, – сообщил Бонис, открывая переднюю дверцу. – И не улица это – та же дорога, что мы ехали, последний дом с другой стороны.

Сел за руль, повернул ключ зажигания.

– Только, знаете, мадемуазель, меня насчет этого Моро предупредили. Не очень любят его здесь. Чужак, приехал в Нуан-ле-Фонтэн сразу после Великой войны, но не в том причина. Знаете, как его дом называют?

– Я же говорил! – восхитился Кампо. – Монтрезор!

– Проще, – хмыкнул усач. – Поганая Берлога. Нечисто, говорят, там.

– Привидения?! – красавчик, не усидев на месте, потянулся вперед.

– Нет, оборотни.

* * *

Арман, аккуратно закрыв скрипящую калитку, обернулся. В доме светилось единственное окно, последнее слева. Густой плющ оплетал стены, крышу, покрытую старой черепицей, венчала высокая кирпичная труба.

– Знаешь, Мод, по-моему там даже фотографий нет, не то что картин.

Девушка тоже поглядела на только что покинутый дом.

– Обещали все показать завтра. Утром и убедимся.

Подошел Жорж Бонис, кивнул в сторону заросших плющом стен…

– С крыльца не спустили? В таких берлогах самые мироеды и живут, знаю.

Красавчик задумчиво почесал подбородок.

– Н-нет, старичок очень вежливый, только моргает часто. Приглашал переночевать в доме, прямо-таки не отпускал, наша Мод чуть было не согласилась… Кстати, в доме кто-то еще есть, но свет не зажигает.

Тряхнул черными кудрями.

– В общем, уезжаем отсюда – и не возвращаемся. Если что, валите все на меня, струсил – и все такое…

Мод спорить не стала, задумалась. Старичок ей тоже не понравился. Не потому что моргал, а потому что упорно уходил от ответов. Заявку подтвердил, обещал показать все завтра, приглашал в дом, насчет же всего остального – молчок. Что за картины, откуда они в этой глуши? В письме говорилось о полусотне полотен, но ей не показали ни одного.

Завтра?

– Отъедем подальше, – предложил усач. – И местечко подберем. Мне ведь чего рассказали, мадемуазель? Пропал два года назад в этих местах коммивояжер, посуду ездил продавать. Через полгода нашли все, что от него осталось, в ручье. Много не разобрали, но горло точно перегрызено. И раньше такое случалось. А почему именно этот дом Берлогой окрестили, про то не поведали.

Мод, стряхнув с кожи непрошеных мурашек, взглянула в темное вечернее небо.

– И вправду, отъедем подальше. А завтра все разъясним.

* * *

Горел костер, в кружках остывал кофе, Жорж Бонис, устроившись на раскладном стуле, лениво перебирал гитарные струны. Спать не ложились, огонь не отпускал, маня теплом и призрачной иллюзией защиты.

– Я бы на твоем месте, Мод, еще раз пересмотрел наш маршрут. По какому принципу отбирались заявки? Почему мы объезжаем музеи?

Арман Кампо, сменив пиджак на туристскую куртку, устроился прямо на брезенте, постеленном поверх молодой травы. Не курил, смотрел в густо усыпанное звездами небо.

– Не ищи везде заговор, – вздохнула Мод. – Работы, которые в музеях, известны, а нам нужно что-то новое. Так ты и меня начнешь подозревать.

– Я просто от природы наблюдателен. И слушать умею. Ты ничего не рассказываешь о себе, и это твое право. Но ты ничего не говоришь о нашем шефе. А ведь он – работодатель!

Еле слышно звякнули ключи в сумочке. Девушка отвернулась.

– И даже по мелочам… Ты – художник, эстет – и вдруг у тебя на пиджаке появляется совершенно безвкусная брошь, точно из бабушкиного комода…

– И что такого? – возмутилась Мод. – Это и вправду память о бабушке…

Не договорила. О бабушке? О которой из них? Матильде, которую она никогда не видела? Софи, маминой маме? Но у той такой броши не было!

– Да ладно тебе! – усач встал, положил гитару на брезент. – Место мне это не слишком нравится, хоть сам и выбирал. Сюда колея ведет, значит, и другие заметить могут. Пройдусь-ка по округе, прикину, что к чему.

Машину загнали в неглубокий овраг в нескольких километрах от Берлоги. С грунтовки не видно, въезд пологий, а с трех сторон – обрыв. С той, что от дороги подальше, вообще стена, противоположный склон более пологий, зато весь зарос колючим утесником. Сверху вниз – единственная узкая тропа.

Костер разожгли напротив выезда, отогнав «Вспышку» подальше. Усач пристроил на краю брезента монтировку.

Так поглядишь – крепость, иначе – ловушка.

– По-твоему шеф нас посылает на убой? – не выдержала Мод.

Арман поморщился.

– Не на убой. Но адреса подобраны очень своеобразно. Мон-тре-зор… Ни в оборотней, ни в привидений я не верю, но порой действительно приходится исходить из реального, хоть это и противно до невозможности.

Немного подумал, скользнул рукой под куртку…

– У-убери! – осторожно попросила девушка.

Черноволосый взвесил на ладони бельгийский браунинг 1906 го-да и положил рядом с собой.

– А ты на него просто не смотри. Представь, что это расческа.

Зашумели потревоженные кусты. Из темноты вынырнул Жорж Бонис, шагнул к костру, присмотрелся и негромко присвистнул:

– Неплохо! Признаться, обрадовали, Арман… Решим, думаю, так. Проще всего сняться с места – и уехать отсюда, не оглядываясь. Но у меня характер другой. Если бы не вы, мадемуазель…

Мод усмехнулась.

– У меня тоже характер. Ну что, открываем военный совет?

2

Михаэль Куске, бывший унтерштурмфюрер, недовольно поморщился. Резкий взмах рукой:

– Тихо!

Вечер дня первого, полного слухов, суеты и затаенного страха. Из барака – ни ногой, караульные, вспомнив службу, рычат по-собачьи, однако новости все равно просачиваются сквозь кирпичные стены. Их выслушивают молча, но на этот раз несколько коротких слов отозвались громким эхом.