– Оружие оставьте здесь. У нас мирная встреча.

Гриша будто с насмешкой склонил голову на бок, но его запах выдал куда более агрессивный ответ. Я напряглась, опасаясь, что они сцепятся, но, к счастью, из комнаты раздался смех.

– Ну, хватит! Хватит! – весело произнес мужской голос. – Покрасуетесь перед Кирой в другой раз! Дайте мне на нее посмотреть!

Ведомая тем, что голос показался мне знакомым, я обошла Михаила и Гришу, и вошла в комнату.

– О, деточка! Как же ты выросла с момента нашей последней встречи!

Я, как никто другой, прекрасно знала, что такое память, и как она устроена, и мне было очень хорошо известно, как это бывало, когда воспоминания начинали выплывать из таких глубин, что тело буквально выворачивало наизнанку, настолько неприятным было то, что вспоминалось, причем как всегда не вовремя.

– Ты меня помнишь, – удовлетворительно заметил старый волк в инвалидном кресле. Его сын, надев брюки и пиджак, висевшие на стуле, стал за ним.

Я не спешила с ответом, сортируя давно забытые моменты из детства. Бл*дь! Ну, какая же жестокая ирония, что Ибрагимов старший был тем самым волком, что время от времени навещал мою мать, когда мы с Сашей были маленькими.

Это было уже после смерти отца, и я вспомнила, что Ибрагимов, тогда еще не инвалид, всегда приносил всякие сладости и игрушки. Что-то из них, кажется, даже у меня сохранилось на старой квартире, где мы жили тогда.

Еще я вспомнила, что мать всегда нервничала при нем, но также и смотрела на него как-то с надеждой, будто он, получается, единственный (а может, и нет), кто знал, что у Валерия Станиславского была семья, явился к ней как спаситель от всех бед.

Очевидно, что этого не произошло, и добрый дядя Марк, как мы с Сашей его называли, отвалил, кажется, когда я пошла в первый класс, чтобы налаживать свою жизнь, а не решать проблемы обычной человеческой женщины, наивно связавшейся с волком-бандитом.

И вот теперь, спустя столько лет с подачи Гриши мы с ним встретились снова, чтобы… Что? Решать его проблемы? Решать мои проблемы? Или, как выразился старый волк, посмотреть на меня?

Я прошла к прямоугольному столу, за которым сидел Ибрагимов с еще несколькими старикашками в вычурных костюмах и ярких широких галстуках, давно вышедших из моды.

Гриша выдвинул для меня стул, предварительно проверив, чтобы под ним не было сюрприза в виде бомбы, и я села, закинув ногу на ногу.

– Даже не принесете мне соболезнования в связи со скоропостижной кончиной моего мужа, дядя Марк? – колко спросила я.

Ибрагимов хрипло рассмеялся, рассматривая меня с неприкрытым интересом.

– Ни в коем случае! – отсмеявшись, ответил старый волк. – Уж если, кто и выиграл от его смерти, – он кинул беглый взгляд на Гришу, стоявшего позади меня, – так это ты, моя дорогая! Его провал с алмазами лег на твои плечи, и мне очень жаль, что Саша…

– Не надо! – резко перебила я, ощутив во рту горькой привкус. Эти проклятые алмазы аукались мне даже сейчас. – Не надо ворошить прошлое!

Старый волк с пониманием посмотрел на меня, но мне было насрать на его понимание.

– Боюсь, прошлое само себя ворошит, – ответил он, печально взглянув на младшего сына. – И мы все теперь вынуждены иметь с ним дело, хотим мы того или нет.

– Не могу не уточнить у вас, Марк Анатольевич, – насмешливо сказала я, – под "иметь дело", вы подразумеваете раздачу моего наследства всяким отбросам, чтобы они заткнулись и не посягали на так внезапно освободившееся место хозяина города?

Ибрагимов кинул краткий взгляд на сына, чем только подтвердил мою догадку: он был вором. Самым обычным вором.

Интересно, у моего отца он тоже воровал? Может, даже он приложился к его убийству, а сам остался при делах нового хозяина города, напев всем неравнодушным сказку про любимых сыновей, ради которых он согласился работать на Ангелова.

Зря я приехала. Гриша говорил что мой отец очень ценил Ибрагимова, волка с принципами, известного еще и тем, что давая слово, он всегда держал его, что так и было, возможно, когда-то, но мой отец давно был мертв, а Ибрагимов, отслужив Ангелову не один год, после его смерти как бы уже возглавлял город и управлял им. Так о каком союзе могла идти речь, если единственным союзником для старого волка мог быть только он сам? И его вмешательство служило тому подтверждением: он преследовал свои цели и прошлое, которое, как он выразился, само себя ворошило, имело ко мне самое косвенное отношение.

Ибрагимов удачно воспользовался Гришей и сделал из него дурака. Ну, а я в очередной раз сама сделала из себя дуру, подставившись к тому же.

– Михаил мне этого не говорил, – между тем продолжила я. – Его гораздо больше интересовало мое тело, чем правда, которую я вынуждена была додумывать и узнавать самостоятельно.

– И ты в этом преуспела, – одобрил Ибрагимов, вернув мне взгляд. – А на Мишу не сердись. Он лишь пытался стать другом для красивой девушки, которой предстоит растить сына в жестоком мире без отца, – подчеркнуто добавил он, и я поняла, что он подозревал, кто на самом деле был отцом Никиты.

Собственно, об этом не сложно было догадаться тому, кто держал руку на пульсе, и это понял и Гриша, ощутимо напрягшийся за моей спиной.

Я сузила глаза, по-новому оценивая старого волка: он попытался надавить на меня смертью брата и тем, что был знаком с моей матерью, признал, что обворовал меня, намекнул, что знал, что Гриша отец моего ребенка… Что же за паутину он плел?

– Вы подослали ко мне одного из своих? – спросила я.

– Ты не поверишь, но нет, – ответил Ибрагимов, обменявшись взглядом с сыном.

Гриша за моей спиной зашевелился, доставая телефон. Он что-то щелкал на нем, а потом кинул Михаилу.

Последний ловко поймал его и, посмотрев на экран, отдал отцу.

– Мы его не знаем, – заключил старый волк.

Он пустил телефон по столу обратно к нам и, пока Гриша не забрал его, я мельком успела увидеть фото трупа. Факт того, что волкодав сфотографировал на телефон убитого им волка, само собой меня покоробило, но также я отметила, что на фото был вовсе не тот, на кого я думала.

Я достала из кармана портсигар, и Гриша подкурил мне. Взгляды стариков, хранивших мрачное молчание в стиле итальянской мафии, были мне неприятны, как и взгляд Михаила, удивительно преобразившегося теперь, когда мы больше не играли в дураков.

Во взглядах и запахах списанной в утиль старой гвардии я читала враждебность, пренебрежение и насмешку от того, что я, женщина-полукровка, приехала вся такая из себя, в бриллиантах и с охраной, как будто я делала это, чтобы произвести на них впечатление.

Более того я видела также, что они не одобряли того, что затеял Ибрагимов, хотя и не факт, что они вообще это знали, ведь сами по себе все эти старики, сидевшие как мумии за столом, ничего из себя не представляли. Как-то им только удалось вывернуться и остаться в живых после зачистки Бориса?