Он каждый день стал рассказывать Ольге, что с деньгами все хуже, инвесторы стали жадными, банки вороватыми, как бы не пришлось проедать гробовые. Она сочувственно кивала: действительно, сейчас всем нелегко, вот и спонсор говорит, что на грани банкротства. Ну, ничего, ты же умница, что-нибудь для нас придумаешь. Это «для нас» ему сильно не понравилось. А когда он спросил, не хочет ли она подыскать себе работу, в ответном взгляде прочел: «У тебя что, вообще башню снесло?!».

Правда, иногда Ольга делала тонкий ход: преподносила ему без повода недорогой подарок вроде галстука или парфюма и предлагала, к примеру, самой профинансировать их запланированный вояж. Делалось это одновременно, и наблюдательный Л.С. сразу просекал замысел: подарок он, естественно, примет, а вот принять ее великодушный жест насчет оплаты совместного отдыха – это уже не по-мужски. Просекать-то просекал, но выходило все по ее сценарию.

В конце концов Лев Сергеевич по своему обыкновению начал подбирать слово, которым определялось ее поведение. И подобрал: разводка. Мягкая, внешне деликатная, с поцелуйчиками, но от этого даже более противная. Л.С. органически не выносил, когда его используют, и в нем начала подниматься темная вода. Раздражение нарастало, он стал придираться по мелочам, грубить; понимал, что перебирает, перебарщивает, но ничего не мог поделать – его несло. Последним редутом оставался альков, но и он пал.

Полгода назад они на неделю улетели в Таиланд погреть косточки. Мужское население пляжа облизывало Ольгу глазами, но Лев Сергеевич не испытывал горделивого превосходства, напротив – он вдруг поймал себя на том, что совершенно не хочет эту роскошную женщину. А в номер напротив заселилась семейная пара из Ростовской области – вечно поддатый шахтер и мясистая тетка со стервозным кошачьим взглядом. И всякий раз, когда Л.С. встречал ее – на завтраке ли, на море, в магазине, – он готов был сгрести ее в охапку, утащить в ближайшую туалетную кабинку и сделать с ней все то, что нам не раз демонстрировали в кино как проявление то ли сумасшедшей страсти, то ли грязной похоти.

Ольга, конечно, уловила перемену, перестала заговаривать с ним о совместном будущем и, когда они вернулись в Москву, все чаще уходила ночевать к себе домой, ссылаясь на его храп, который раньше легко переносила. Оба понимали, что дело идет к финалу, но Ольга, как и положено девушке, знающей себе цену, предпочла бы сыграть на опережение. А он, собственно, и не возражал.

На этом фоне совместный круиз был совершенно не нужен, возврата романтических отношений никто не ожидал, но тур был оплачен, а потерпеть друг друга всего-то неделю не составляло большого труда.

В придачу к полному бедламу, царящему в каюте Льва Сергеевича, из коридора начала затекать вода. Надо было определиться с дальнейшими действиями. Оставалось два варианта. Первый – ждать помощи извне. Которая может и не прийти. Тогда корабль рано или поздно ляжет на бок и Л.С. просто захлебнется. Вариант второй – прыгнуть в море и грести, пока хватит сил или пока кто-нибудь не подберет. Июльское море теплое, плавает он неплохо, почему не попытаться? Но нырять с большой высоты в черную бездну было слишком опасно, – есть шанс напороться на камни.

Два варианта, оба хуже. Похоже, кирдык.

По своей психологии Л.С. был советским человеком, который всегда готов к любой подлянке. Подойдите в Европе или в Штатах к прохожему и врежьте ему по зубам, – что он сделает? Правильный ответ: изумится. Возможно, спросит: за что? А как поступит советский человек? Верно, тут же даст сдачи. Школа!

Лев Сергеевич прошел все классы этой школы, его невозможно было застать врасплох, он считал, что всегда готов к чему угодно, хоть к смерти. Он не собирался жить вечно, но умереть вот прямо сейчас – это было все же чересчур. Слишком рано.

По логике, если умереть можно рано, значит, можно и вовремя, и поздно. Сказать «умер поздно» не значит обидеть покойного, – дескать, зажился на белом свете, мог бы и пораньше окочуриться. Тут иное: если бы скончался раньше, не застал бы того, чего лучше не видеть, а так – пришлось терпеть. Вот «умер вовремя» – значит, повезло человеку; все, что ему полагалось, успел, при этом избежал необязательных огорчений.

А умереть рано – значит, недобрать. Хотя в данном случае есть более точный оборот: не ты недобрал, поскольку от тебя это не зависит, – тебе недодали. Кто-то где-то посчитал, что с тебя хватит.

Может, и в самом деле хватит, думал Лев Сергеевич, стараясь лежа удержать равновесие, для чего ногами упирался в балконную дверь, а плечами и затылком – в каркас кровати. Он любил время от времени порыться в биографиях великих людей и оценить себя на их фоне.

Не в смысле достижений (тут состязаться глупо, и он это отлично понимал), а с точки зрения качества жизни, куда входила и ее продолжительность. И получалось, что все у него складывается очень даже неплохо.

Он давно пережил Моцарта и Пушкина, Рафаэля и Байрона, Шопена и Ван Гога. Позади остались Маяковский, Джек Лондон, Чайковский, братья Кеннеди, Мопассан, Тарковский, Чехов. Превзойдя их возрастной предел, Лев Сергеевич не то чтобы радовался, но все же это поднимало его дух. А прилив гордости вызвали у него лишь недавние победы над Наполеоном Бонапартом и В.И. Ульяновым-Лениным. Через год можно было бы сразиться с отравившимся в 56 лет Гитлером, но, видимо, уже не получится.

Л.С. где-то вычитал, что каждое следующее столетие добавляет к молодости по десять лет. Так ли, нет ли, но в свои без малого пятьдесят пять он казался себе молодым. Ни о каких возрастных кризисах, а тем более о приближающейся старости не могло быть и речи. Лев Сергеевич вообще считал, что с каждым прожитым годом его жизнь становится все лучше.

Еще с молодых лет в памяти застряла смешная фраза: лучше быть щенком, чем старой райской птицей. Теперь, спустя много лет, он точно знал: птицей – лучше. Он вообще без умиления вспоминал свою юность. А чего умиляться, – ни девушек, ни денег, ни внешности, ни талантов. То ли дело теперь: прелестницы на выбор, платиновые карточки, в меру подкачанное тело в брендовой упаковке, приглашения на разные должности и проекты. В молодые годы был середнячком, вполне средним человечком, сейчас он – самодостаточный средний класс. И уверен, что вступает в свою лучшую пору, когда уже многое можешь и еще многое хочешь.

Можешь то, что хочешь. Но и хочешь то, что можешь. Гармония.

А если в голове начинало наигрывать: «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли» – такое редко, но все же случалось, – Л.С. лечил себя радикальным способом: покупал портвейн с плавленым сырком, а также, не поверите, еще сохранившиеся на потребительском рынке зубной порошок и одеколон «Шипр». Пары дней пользования этими товарами, которые органы осязания и обоняния истерично отторгали, хватало, чтобы восстановить психическое равновесие.

Лев Сергеевич не любил свою молодость, но и стареть не хотел. Панически боялся услышать о себе: старик. Внимательно следил, не завелись ли у него признаки дряхлости, всякие там пигментные пятна и красные прожилки на щеках. Тщательно выстригал волосы в носу и в ушах. Через зеркало изучал свой затылок, и даже не сам затылок, а часть шеи, примыкающую к нему. Когда-то знакомая дама объяснила ему, что именно по этому фрагменту, а вовсе не по седине или лысине, наиболее точно определяется срок годности мужчины. Вроде как возраст дерева узнают по кольцам пенька.