Они проезжали через город. В выхлопной трубе была дырка, и прохожие пялились на их рычащую машину. Думая о вознаграждении, которое он получит, когда они вечером пересчитают выручку, Дэниел начал подпевать звучавшей в эфире группе «Фрэнки едет в Голливуд».[28]Он наклонился вперед и стал отстукивать пальцами мотив по ящику для перчаток.

Минни взглянула на него, и машина неожиданно вильнула в сторону.

— Что ты делаешь? Что ты… что я тебе сказала? — закричала Минни, и Дэниел отпрянул назад, вжавшись в спинку сиденья.

Они ехали по Мейн-стрит по направлению к Карлайл-роуд, мимо рядов автомобилей, припаркованных на тротуаре. Машина снова вильнула, и в это время от закусочной «Бертиз фиш-энд-чипс» отъехал фургон службы доставки, возвестив о себе громким гудком. От гудка Минни подскочила, и машина развернулась на сто восемьдесят градусов, выехав на встречную полосу возле перекрестка с Лонгтаун-роуд. Дэниел уперся рукой в переднюю панель, а Минни выкрутила руль, и машина пошла юзом, уворачиваясь от фургона, и стукнулась о металлическое ограждение на дальней стороне перекрестка. Дэниела швырнуло вперед, и он ударился головой о панель.

Держась за шишку, Дэниел скрючился на полу рядом с переключателем скоростей. Минни смотрела прямо перед собой, тяжело дыша, отчего у нее вздымалась грудная клетка, и по-прежнему сжимала руками руль. Дэниел рассмеялся. Голове было больно, но он счел забавным то, что его сбросило с сиденья, а машину вынесло на встречную полосу, задев ограждение.

Теперь размашистый ритм «Фрэнки» казался слишком громким для маленькой машины: «Верь в мечты, строй планы…»

Минни отдышалась и протянула к нему руку. Дэниел решил, что она потрет его голову и спросит, все ли в порядке, но вместо этого она грубо схватила его и втащила на сиденье.

— Какого черта ты делал? — кричала она, встряхивая его.

У них бывало всякое, но это был первый раз, когда Минни повысила на него голос. Дэниел втянул голову в плечи и повернулся так, чтобы видеть ее только боковым зрением. Круглые глаза, оскаленные зубы.

— Что я тебе говорила? Я просила тебя пристегнуться. Ты должен пристегиваться. Ты не думаешь, что могло бы случиться?..

— Я забыл, — прошептал Дэниел.

Она тряхнула его за плечи. Он почувствовал хватку ее пальцев даже сквозь куртку.

— Ты не можешь об этом забывать! Ты должен меня слушаться. Ты должен пристегиваться.

— Ладно, — сказал Дэниел и повторил громче: — Хорошо.

Минни расслабилась. Она все еще держала его за плечи, но уже не сжимала изо всех сил. Она запыхалась, в глазах застыла боль.

— Я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — прошептала она, притягивая его к себе. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Дэниел почувствовал на своих волосах тепло ее дыхания.

Она выключила радио. Несколько секунд они сидели в тишине. Дэниел сглотнул.

— Давай пристегивайся, — велела Минни, и он послушно щелкнул застежкой ремня.

Она вышла из машины осмотреть бампер с капотом и села обратно. Кашлянув, завела мотор. Дэниел видел, как дрожат на руле ее пальцы. Он потер руки в тех местах, где она его сжала.

До фермы они доехали молча.

Пока Минни готовила ужин, Дэниел дал корму живности. Когда он вернулся в дом, пачкая носки о кухонный пол, она наливала себе джин. В последнее время она стала пить только после ужина, но на этот раз, пока он чесал Блицу выгнутый живот, она успела налить большой стакан. Дэниел услышал шипение и стук кубиков льда и поднял глаза. Руки у нее еще дрожали.

— Прости меня, — сказал он Минни, глядя на собаку.

Она выпила и выдохнула:

— Все нормально, малыш. Ты тоже меня прости. Я совсем растерялась, вот как бывает.

— Зачем водить машину, если тебе это так не нравится?

— Понимаешь, когда ты чего-то боишься, часто самое лучшее — это делать именно то, что вызывает страх!

— А почему ты так боишься водить?

— Гм, тут не совсем в вождении дело. В жизни большая часть наших страхов идет от сердца и его слабостей. Есть вещи, которых всегда боишься, страх словно живет в тебе. Но это нормально. Страх — как боль, он появляется в твоей жизни, чтобы ты лучше себя изучил.

— Как это?

— Когда-нибудь поймешь.

На ужин была говядина с морковью, горошком и жареным картофелем. Дэниел освободил на столе место и разложил подставки под тарелки и приборы. День клонился к закату, куры махали крыльями за окном. Когда настало время накладывать еду, Минни пила уже второй джин, и руки у нее перестали дрожать. Дэниел почувствовал, как на него налетела знакомая грусть, легкая, как бабочка. По коже побежали мурашки. Он взял вилку:

— Минни?

— А?

Она посмотрела на него. Лицо у нее снова расслабилось, щеки порозовели.

— На этой неделе Триша тебе не звонила?

— Нет, лапушка. Зачем? Ты хочешь поговорить с ней?

— Я просто хотел спросить, что будет, если меня не усыновят, ну… Когда меня отправят в приют? Я хочу знать, когда это случится.

Дэниел почувствовал на своей руке тепло ее пальцев.

— Тебя обязательно усыновят. Ешь.

— Но если нет, я смогу остаться здесь?

— Если тебе разрешат, конечно. Но тебя усыновят. Ты же хочешь этого, разве нет? Новая собственная семья.

— Не знаю. Ну, я был бы не против остаться здесь, с тобой.

Он посмотрел в тарелку.

— Что ж, — вздохнула она, — мне тоже нравится, что ты здесь, но я уверена, что ты сможешь устроиться куда лучше. Молодые родители, братья и сестры — вот что тебе нужно, настоящий новый дом.

— Меня тошнит от новых домов.

— Этот будет последним, Денни. Я уверена.

— Почему мой дом не может быть здесь? Почему этот не может быть последним?

— Доедай, ужин стынет.

Со стола они убрали вместе. Когда Дэниел вытирал тарелки, Минни налила себе еще выпить. Он искоса наблюдал за ней, отметив, что ее движения замедлились, потяжелели. Минни принесла жестянку с выручкой в гостиную и водрузила на журнальный столик рядом с джином. Согнувшись в талии и тяжело дыша, она затопила камин. Плюясь искрами, дымящие угли начали медленно прогревать комнату. Минни поставила пластинку с классикой, позволила себе упасть в кресло и сделала очередной глоток.

— Я сейчас получу свое вознаграждение? — спросил Денни, встав на колени у журнального столика.

— Посмотрим. Сначала сосчитай. Сможешь?

Дэниел кивнул. Он отделил монеты от банкнот и принялся считать, шепча про себя цифры. Сквозь медленную мелодию выбранной ею симфонии пробивался треск угля в камине. Блиц сел прямо, как всегда, когда ставили музыку, потом навострил уши, три раза повернулся вокруг своей оси и улегся в ногах у хозяйки, положив нос на лапы.