– Такая вот гамсахурдия получается…

"Надо бы предложить Темирову, – подумала она, – какой-нибудь иной режим работы. Или попросить отгулы, чтобы привести в порядок квартиру и свою жизнь".

И тут поняла, что даже не знает, как зовут режиссёра, с которым она работает вот уже полтора месяца. Все говорят: Темиров, Темиров, даже не задумываясь о том, что у него есть имя.

– Слушай, а как нашего режиссёра зовут? – спросила она Шахова. – Я же так до сих пор и не знаю.

Но Дима уже надел массивные наушники и вопроса не расслышал. Решил, что Макарова продолжает расспросы про Марию Игоревну.

– Если всё выгорит, получит она работу. Я как раз затеял одно дело – экспериментальную пьесу нашего завлита поставить. Главреж Лёвушка сказал, что, если ему понравится, спектакль возьмут в репертуар.

Правда, пока на малую сцену, но это тоже ничего. Правда ведь?

Макарова молча кивнула и пошла перекурить в зимний сад – место отдыха сотрудников телестудии. Здесь всегда было тихо, росли лимонные деревья и экзотические цветы; дорожки, посыпанные гравием, скрадывали звуки шагов.

Макарова любила сидеть в углу, смотреть на камни, расставленные посредине сада, и мысленно составлять из них иероглифы, проводя невидимые нити от одного камня к другому.

18.

Игорь, естественно, почувствовал перемену участи – угасание интереса

Макаровой к переписке, к собственной персоне, к трудам и дням

"Живого журнала".

Первый признак здесь – письма стали реже и короче. Макарова и не скрывала, что пишет их на бегу, не очень-то и вдумываясь в содержание, уже не стараясь поразить заочного собеседника неожиданной мыслью или афоризмом, затаённой цитатой. Она уже не пыталась ему понравиться, вот что казалось ему особенно существенным.

Во-вторых, она перестала задавать вопросы, пассивно развивая темы предыдущих посланий. В-третьих, она почему-то старалась не называть

Игоря по имени. То ли по рассеянности, то ли в этом для неё не было теперь никакой нужды.

А ведь это – главные признаки увядания увлечённости, – писал он ей, ставил по три восклицательных знака в строке, снова предлагал встретиться, но Макарова очередной раз отказывалась или из-под палки соглашалась, но в последний момент переносила свидание под предлогом серьёзной загруженности.

– Ты понимаешь, – писал ей Игорь, – что человек делает только то, что хочет делать. Если ты не хочешь со мной встречаться, у тебя всегда найдётся тысяча отговорок. Потому что мы взрослые люди, нам много лет, и всё это время мы легко (или не легко), но обходились друг без друга. Это значит, что все ниши в нашем повседневном расписании уже заняты, понимаешь, Фея?! Это значит, что мы нигде и никак не пересекаемся – у нас нет общего прошлого, общих дел, общих воспоминаний, общих знакомых (за исключением горсточки виртуальных персонажей в "Живом журнале"), и мы никогда не встретимся, потому что у нас всё время будут какие-нибудь причины и дела. Потому что для того, чтобы встретиться, нам нужно создавать какие-то новые ниши – мне специально для тебя, тебе – эксклюзивно для меня.

Но Макарова рассеянно не замечала его отчаянных попыток перевести знакомство в реальную плоскость (она же решила предварительно разглядеть его и уже потом решить – встречаться или нет, и от мысли этой не отказалась, да только осуществить её теперь не было никакой возможности).

Или же рассеянно предлагала включить телевизор и посмотреть очередную серию "Кровавой любви", где она поставила личный рекорд синхронности. Ей уже не нужно было врать Игорю или скрываться, она призналась, что озвучивает сеньору Петренку, всё равно никаких титров не показывают. Да если бы и показывали – мало ли у неё в

Чердачинске однофамильцев, поди найди.

А звонить на телеканал она ему категорически запретила: пустое это.

19.

Она действительно время от времени собиралась зайти в "ИГО" или на заседание археологического общества, но Темиров вызывал её на переозвучание, и все планы рушились. Макарова хватала машину, неслась в студию, замирала перед микрофоном, пялилась на монитор, где грубо состаренная актриса, игравшая сеньору Петренку (тоже ведь далеко не дряхлая женщина) давала очередной бой любвеобильному дядюшке Ингвару.

Но Игорю-то это не объяснишь. Вот она и ссылалась очередной раз на занятость, переносила встречи, отделывалась какими-то невнятными фразочками и обещаниями, доводила его до виртуального бешенства.

– Ты понимаешь, – писал ей Игорь, – что есть запретные вопросы

(например, "зачем") и некорректные аргументы. Если человек ссылается на занятость или на свой темперамент, я сразу же вижу в этом какое-то воровство. Потому что мы все заняты, у нас всех дела. И мы загружены в одинаковой степени – неотложными социальными обязательствами. Они у всех одинаковой степени важности – у тебя, у меня. Даже если зарплаты у нас разные. Другим таким нечестным аргументом я считаю ссылки на темперамент, потому что все мы обладаем тем или иным темпераментом, понимаешь, Фея хрустальных стаканчиков для крюшона?! Мы все – деловые люди, обладающие темпераментом, именно поэтому давай будем пытаться вести себя честно и выводить эти спекулятивные моменты за скобки, а?!

Они уже ссорились, как старые, закоренелые любовники. У них уже появилась общая история и сигнальные знаки-фразы, хотя они так и не удосужились встретиться хотя бы один раз и поговорить глаза в глаза.

Хотя Игорь и пытался форсировать знакомство, он не мог не думать, что, скорее всего, первая их встреча окажется и последней. Подобная мысль приходила и к Макаровой. Именно поэтому она относилась к заявлениям Царя столь легкомысленно – как к пустым, риторическим фигурам.

20.

Его письма становились всё длиннее и раздражительнее, а у Макаровой не находилось ни времени, ни сил, чтобы адекватно реагировать на все его колкости и подначки.

Загруженная заботами о муже и озвучанием, Макарова совершенно выпустила из виду реальность "ЖЖ". Однажды, в выходные, заглянула в него и удивилась, увидев много новых имён и лиц. Конспирологическая лихорадка, которая и послужила первопричиной её интереса к "ЖЖ", снова набирала обороты. "ЖЖ" жужжал, как разбуженный улей, намёки на тотальный заговор (правда, не понятно с какой целью) торчали едва ли не из каждого дневника. _foma _ __активно вербовал новых сторонников – даже в среде аполитичных эстетов, кучковавшихся вокруг профессорши семиотики _egmg _ __, литературоведческой профессорши

_maryl _ __и мистически настроенных _zobuh _ __и _ratri._ __

Не отставали даже самые милые живожурнальные барышни, превратившие

"ЖЖ" в ярмарку невест. И кокетливая poganka , и симпатичная

jul , и даже прожжённая деловарка _bozi _ __(раньше Макарова воспринимала их всех соперницами в борьбе за женское счастье) как с ума посходили – все говорили об одном и том же: грядущем грандиозном сборище юзеров "ЖЖ" на Аркаиме.