– Я, например, уже налюбовался местными красотами. Вот теперь собираюсь домой.

– Надо же, и мы туда же, – подыграл им Мишка.

Несмотря на то что у Соловьева был пистолет, Соня не боялась его. Опасалась – да, но не боялась.

– Нам бы карту посмотреть для полной уверенности, – сказала Соня, но тут же засомневалась, что она у него есть.

Соловьев всем видом показывал, что у него нет никакой карты.

– В боковом кармане, – вставил Мишка.

Соня готова была расцеловать его. Теперь и она вспомнила, что инструктор, перед тем как начался бедлам, сложил карту и убрал в боковой карман брюк.

Евгений дернулся и нехотя опустил глаза. Сухорукова поняла, что он все это время был начеку. Они были для него врагами не меньшими, чем мужики с лопатами. Но он достал карту и передал ее Софье.

– Здесь от нее проку столько же, сколько от обуви безногому.

– Это почему же?

– Этого ходка, в котором мы стоим, не должно быть в природе.

– Это почему же? – заладила Соня.

– Во-первых, его нет на карте, во-вторых, по логике шахты устроены именно так, что между двумя ходками один спуск.

– И?

– Я думаю, если мы найдем спуск, то узнаем, что охраняют деревенские.

– Так ты что, сюда за кладом шел? – не выдержал Мишка.

– Нет, но это было бы неплохой компенсацией за подорванное душевное равновесие.

К собственному удивлению, Софья отнеслась к речам инструктора спокойно.

– Мое душевное равновесие восстановится после того, как я пойму, что нахожусь в своей квартире в теплой ванне.

– Ну так что, вы со мной? – спросил Женя.

– Нам надо держаться вместе, – как-то отстраненно сказала Соня.

– Да или нет? – настаивал на конкретном ответе Соловьев.

Мишка был не против. Соня увидела по глазам. А куда ей деваться? Одной ей не добраться.

– Хорошо, но только дождемся Самсонова, – произнесла Сухорукова.

* * *

Прудников услышал голоса первым. Он, наверно, напрягся, и это почувствовал Борис.

– Ты что-то услышал? – спросил Шувалов.

– Да, мне кажется, это Соня.

– Ты б меня оставил, догнал их. А потом уже вернулись бы за мной. Вдвоем-то мы да на трех ногах долго грести будем.

– Ничего. Догребем, – не унимался Прудников. – На трех лапах и обязательно вдвоем.

Славка очень устал. Возможно, даже больше, чем Боря, но он решил не огорчать друга. Он верил, что они все выберутся. Все те, кто остался в живых, – поправил он себя. Ольги и Олеси больше нет. Соловьева тоже не будет. В этом он был уверен.

«Не много ли на себя берешь? – прозвучал вполне здравый вопрос в его голове. – Он подготовленный человек, спецназовец, а ты в армии за год чему научился? Маршировать на плацу и из десяти выстрелов всего два в мишень? Нет. Отбрось эту идею. Просто думай о том, что тебе необходимо выжить. Не для того, чтобы отомстить спецназовцу, а просто, чтобы жить. К черту спецназовцев и безголовых девок! Думай о своей шкуре».

– Нет, – сказал Славка.

– Что? – спросил Борис.

Но Прудников ему не ответил. Он прибавил шагу, не обращая внимания на стоны раненого друга. Славик понял, что он его раздражает. И попроси он его сейчас об одолжении (добей), он, не задумываясь ни на секунду, пришил бы этого однорукого хромого придурка.

Голоса были рядом. Он даже слышал, о чем говорят люди, но сколько бы Слава и Боря ни шли, беседующие оставались на том же расстоянии, будто Прудников с Шуваловым не сдвинулись ни на сантиметр.

– Оставь меня, – сказал Борька и уперся здоровой рукой в стену.

«Лучше скажи – добей, – подумал Прудников. – В этот раз я тебя не пожалею. Хотя оставить тебя здесь равносильно добиванию».

– Ладно, – сказал Вячеслав. – Только смотри, никуда не уходи.

Последние слова прозвучали жестоко. Ни намека на шутку, хотя и шутка здесь была бы неуместна. Борька сполз по стене, а Славик, не оборачиваясь, побежал вверх по тоннелю. Откуда силы взялись? Он бежал так, будто за ним по пятам неслись фермеры с лопатами. В гору бежать было труднее, но он с каждым шагом словно ускорялся. И только когда он различил три фонарика впереди, Славик понял. Не к ним он бежал. Не совсем так. К ним, конечно, но это было не самой целью. Он бежал от Борьки, от обузы, которую он сам на себя повесил.

Слава перешел на шаг. Друзья его заметили. Он видел уже Соню и Мишку. Третий стоял за ними, опустив голову. Что-то подсказывало Прудникову, что это тот, кого он жаждет разорвать. Соловьев почувствовал, что скоро будет разоблачен. Поднял голову одновременно с пистолетом. Он целился в Славку. Прудников остановился. До Сони и Мишки начало доходить, что что-то происходит. Они медленно повернулись к Евгению. Он в следующий момент нырнул в проход и только там начал стрелять. Мишка ринулся за ним, но тут же остановился. Коридор у самого входа обвалился.

– Он поэтому и стрелял, чтобы вызвать обрушение, – произнес Славик.

– Там остался Серега, – сказала Соня и ткнула граблями в обвалившуюся породу.

* * *

Сергей не заметил, куда делись ребята. Он вообще боялся темноты и тишины, поэтому без умолку что-то рассказывал, как он думал, Мишке. Но когда его словарный запас иссяк, он решил послушать того, кто всю дорогу поддакивал и вплетал в его рассказы словечко-другое. Самсонов повернулся к собеседнику, а в последние полчаса благодарному слушателю, и никого не увидел. Только черные стены. Он не знал, отстал ли он или, наоборот, рванул так, что совсем забыл о друзьях.

– Мишка? Соня? – позвал он.

Вдруг ему стало жутко. А что если его услышит кто-нибудь еще? Тот, кого он не очень захочет видеть. Он понял, что больше всего на свете он не хочет видеть Федьку. Он его и не увидел. По крайней мере, пока. Он его услышал.

– Я только вышел из подъезда, – услышал Серега до боли знакомый голос, – без дела, просто погулять. Шнурки завязывать не буду, а то развяжутся опять.

Самсонов не мог поверить своим ушам. Они пели эту детскую песню в подвале. Тогда. Вернее, ее всегда пел Федька. Несмотря на то что парень был старше их, у дурачка лучше всех получалось подделывать голос маленького мальчика. Дэн играл на гитаре, а Федька голосил:

– Я только вышел из подъезда, без дела, просто погулять. Шнурки завязывать не буду, а то развяжутся опять. На голове моей панамка. Как кинули, так и лежит. Она надета наизнанку, а изнутри звезда горит.

Следующая фраза у Федьки выходила особенно комично.

– Я парень, в общем-то, неброский…

Тут уже все падали. А когда он произносил:

– Но!