голове – не в невротическом или психотическом смысле, а в озабоченности творческого человека. Он часто не знал, где что лежит, если, конечно, не использовал это для съемок фильма. Тогда он мог следить за тысячами предметов. В обычной жизни, однако, чем более обыденным был предмет, тем несерьезнее он его воспринимал. На начальных этапах романа с ним женщины часто чувствовали себя как с персонажем какого-нибудь старого фильма или романа, возможно, английского, а его идиосинкразия[58] придавала ему некий затхлый и в то же время античный шарм. В конце концов это сводило их с ума. Чтобы попасть на стадион, он спросил у жены, не знает ли она, где ключи от машины, потом не мог найти билеты, адрес, любимые туфли (она сказала: «Учись одеваться сам, дорогой»), корзинку с обедом и несколько служебных записок, которые он надеялся прочитать, пока они будут смотреть игру.

– Я не пытаюсь тебя уколоть, – сказала Джеки. Маленькая ложь, но настолько очевидная, что невозможно было поверить, что она не осознает ее как полную неправду. Но она не осознавала. – Я пытаюсь тебе помочь. – Она реально в это верила. – Тебе нужно быть внимательнее.

– Мне не нужно быть внимательнее. Мне не нужно быть здесь. Мне не нужно быть с тобой.

Дилан схватил корзину с обедом и опрокинул ее. Все вывалилось, и это его очень обрадовало. Теперь он мог играть с бутербродами, бутылками и стаканами – их повар упаковал хрустальные стаканы, ведь кто захочет пить колу, особенно разлитую в Сент-Луисе, из бумажного стаканчика.

Джеки сидела, не реагируя на мелкие катастрофы Дилана: мужу пора было стать настоящим человеком, а не кинорежиссером. Это было его время с ребенком. Его сыном. Которого она выносила ради него.

Бигл хотел ответить. Но в руке у него была потекшая ручка без колпачка. Это был подарок от какого-то чертового руководителя студии, который ожидал, что в следующий раз, когда они будут снимать фильм вместе, если у него еще будет работа, он подпишет контракт этой чертовой подарочной ручкой и скажет что-то бессмысленное, вроде: «Вы подарили мне эту ручку. Это моя любимая, и я хочу, чтобы вы знали, что я берег ее для такого момента». Бессмысленно, абсолютно бессмысленно. Но важно. Он узнал это от своей матери. Бигл также знал, как из своего опыта, так и от матери, что куда бы он ни положил ручку, она скатится, упадет на пол, продолжит катиться и исчезнет в трещине, упадет в недра земли, и какой-нибудь уборщик получит в итоге невероятно дорогую и декадентскую ручку. Без колпачка. Он не мог положить ее в карман, потому что у него не было колпачка, и чернила просто вытекали из нее, создавая черное пятно, разрастающееся во все стороны. Он до сих пор не знал, отстирываются ли эти чернила.

Он смотрел на свою жену с немой мольбой. Он видел ее лицо и видел все, о чем она думала. Почему он женился на кинозвезде? Даже на той, чья задница значила для мира плакатов столько же, сколько когда-то волосы Фарры Фосетт? Почему не на каком-нибудь спокойном, нетребовательном существе, которое заботилось бы о его нуждах. Которое не хотело бы ничего, кроме как ухаживать за домом, заботиться о ребенке, любить своего мужа, заниматься с ним сексом, когда он хочет и как он хочет.

Дилан держал одной рукой сэндвич, стягивая вощеную бумагу. Повар был непреклонен в своем решении никогда не использовать полиэтиленовую пленку. Никогда. Другой лапой он обхватил одну из призовых кока-кол. Это была одна из бутылок старого образца, с изогнутой женской формой и рельефными буквами на стекле, настоящая икона американского стиля. Вот это напиток!

У Бигла была только одна рука. Он обхватил свободной левой рукой талию сына и вытащил его из беспорядка. Дилан крепко ухватился за вощеную бумагу, которая начала разворачиваться. Когда он поднялся в воздух, бумага развернулась окончательно и сэндвич вывалился наружу. Иногда хлеб падает маслом вверх, иногда нет. Так и случилось. Индейка, козий сыр, кусочки вяленых помидоров, домашний майонез – все это полетело на жирный, грязный, липкий пол ложи, отведенной для «Диснея» на стадионе «Доджер».

Дилан хотел этот сэндвич. Он начал ныть.

Это хорошо, думала Джеки, что ее муж время от времени переживает то, что ей приходится переживать постоянно. На самом деле ей не приходилось переживать это постоянно. Только в период между увольнением няни и наймом новой няни. Это случалось нечасто, потому что она хотела только самого лучшего для своего ребенка. И иногда на поиски новой уходила целая неделя.

У Дилана было четкое ощущение формы. Бутылка из-под колы не подходила на роль меча или копья. Слишком толстая. Слишком короткая. Определенно не из категории колющих или режущих. Она, как и молотки, дубинки и чашки, относилась к классу бьющих предметов. Он одновременно ныл над упавшей едой и с определенным энтузиазмом размахивал бутылкой над головой отца.

Он промахнулся и был очень разочарован.

Бигл попытался ухватить бутылку, не уронив ручки.

Джеки с отвращением смотрела на еду на полу и гадала, хватит ли у ее мужа сообразительности поднять ее, прежде чем Дилан ее съест. Она поспорила с собой на платье за 7800 долларов, что он этого не сделает. Если он подберет его, прежде чем она упомянет об этом, она сама заплатит за платье. Или откажется от него.

Дилан, очень разозлившись, что промахнулся, швырнул бутылку в отца. Тот увернулся. Что было нелегко, поскольку он все еще держал Дилана и ручку. Он наступил на сэндвич и поскользнулся. Он любил ребенка настолько, что его глубинные инстинкты наконец проявились, и он отпустил ручку, удержал Дилана и сделал все возможное, чтобы упасть так, чтобы пострадал только он. И ему было больно. Ненадолго. Но это было неприятно и унизительно.

Бутылка вылетела из ложи на поле, едва не попав в парня с битой, мчавшегося через территорию фола по причинам, которые могут быть понятны фанатам бейсбола, но не Биглу. Парень с битой оглянулся, чтобы понять, откуда был запущен опасный снаряд. Несколько соседей Бигла указали на ложу «Диснея», как раз когда тот поднялся на ноги.

– Ты, тупой ублюдок! Ты из тех богатых тупых ублюдков, которым надо запретить существовать в мире. Я ненавижу таких, как ты. Вы должны присоединиться к гребаным бронтозаврам и вымереть. Я сейчас возьму эту гребаную бутылку, поднимусь к тебе и засуну ее в твою дырявую задницу, придурок, – сказал парень с битой в той красочной манере, которую мы привыкли