Зрелище, надо признать, было не дляслабонервных.

Афонькин — так тот сразу бухнулся в обморок. Авсех остальных с головы до ног окатила ледяная волна ужаса.

Всех, кроме Гвоздя. Бравый майор даже бровьюне повел.

— А ну-ка, орлы, — бесстрашно закричал он, —да­вайте хором скажем заклинание!

Стальной голос Гвоздя вернул всем решимость.

— Эни-бени-рики-таки! — начали все, но тут изединственного глаза чудовища полыхнул кроваво-крас­ный свет — и звуки вгостиной исчезли. Майор, капитан и ребята орали что есть мочи, но не слышали нисебя, ни друг друга.

Зато страшилище было слышно прекрасно.

— С-с-сейчас я-а выр-р-ву твое-о с-с-сердце, —ра­зом шипело, рычало и свистело оно, протягивая к Самокатову длинное щупальцес острым крюком на конце.

Ситуация сложилась прямо-таки критическая. За­клинаниевслух не произнести, серебряными пулями гадину не убить; и главное — неубежать, потому что чу­довище опутало своими склизкими щупальцами окна идвери... Словом, стой и жди, когда тебя монстр сожрет.

И тут Любка — молодец! — нашла выход из положе­ния.Она вытащила изо рта ком жвачки и, бесстрашно подскочив к твари, залепила ейжвачкой глаз. Кроваво-красный свет потух, и в комнате снова зазвучал сталь­нойголос Гвоздя:

— Отлично придумано, Люба!.. Быстро говорим за­клинание!..

И все хором отбарабанили:

Эни-бени-рики-таки

Тай-бары-барыки-смаки

Эн-бен-турумбен.

Бакс!..

И как только они сказали «бакс», мерзкоесущество исторгло истошный вопль и начало таять прямо на гла­зах. За парусекунд оно полностью растаяло и растек­лось по полу серо-буро-малиновой жижей.

— Есть контакт! — подкрутил усы бравый майор.

— Ура-а! — победно закричали остальные.

От этого крика поэт Афонькин очнулся. Он сопас­кой обвел глазами комнату и спросил:

— Чудовище убежало?

— Убежало, убежало, — успокоила его Любка,сунув в рот новую пластинку жвачки. — Все о'кей.

Но оказалось — не все о'кей. Изсеро-буро-малино­вой жижи в предсмертной агонии взметнулось щупальце и,нацелившись на Самокатова, выпустило в него струю огня, будто из огнемета.Волосы на Генкиной голове запылали, как факел. Самокатов закрутился юлой,пытаясь сбить с головы пламя. Ему это удалось. Но щу­пальце схватило Генку заноги и швырнуло через всю гостиную.

Самокатов, словно ракета, вылетел в прихожую,сшиб зеркало, протаранил дверь своей комнаты, треснулся о шкаф, проехался постолу, свалил торшер и грохнулся на кровать.

В комнату вбежали Гвоздь, Горохов, Афонькин иКрутая (Кипятков, по приказу майора, остался в гости­ной наблюдать агониючудовища).

— Ты в порядке, Самокат? — спросил у другаМакс.

— В порядке, — мужественно ответил Генка ипоте­рял сознание.

Майор Гвоздь позвонил в Большой дом.

— Врача! Быстро! — распорядился он. — Самоголучшего! — И назвал адрес.

Через несколько минут появились врач имедсестра. Они осмотрели Самокатова.

— Что скажете, док? — спросил у врача майор.

— Ну, волосы — не зубы, отрастут, — ответилврач. — А в остальном — дело дрянь. Множественные ушибы во множественныхместах. Нужна срочная операция.

В этот момент Генка открыл глаза.

— Тебе сколько лет, парнишка? — наклонился кне­му врач.

— Четырнадцать.

— О, уже большой. Поэтому врать не стану.Плохи твои дела.

— Но есть хотя бы один шанс? — с надеждой спро­силСамокатов.

— Есть, — кивнул врач. — Один шанс из тысячи.— Он повернулся к медсестре. — Маша, готовь больного к операции.

Медсестра Маша стала раскладывать на столе хи­рургическиеинструменты. Воспользовавшись минут­кой, каждый сказал Генке пару ласковыхслов.

— Будь мужиком, Геша, — промолвил Гвоздь. —Терпи.

— Хорошо, — пообещал Генка.

Горохов поднял руку со сжатым кулаком.

— Мысленно с тобой, Самокат.

— Спасибо, Горох, — поблагодарил его Генка.

— Я напишу про тебя стихотворение, Геннадий, —пообещал Афонькин.

А Любка, склонясь к Самокатову, поцеловала егов обе щеки.

— Может, это тебе, Гена, хоть как-то поможет.

Операция началась...

— Финита ля комедия[1], — наконецсказал врач, от­ложив скальпель.

— Ну как Гена?! — кинулись все к нему.

— Думаю, выкарабкается.

И Генка действительно выкарабкался. И волосы унего отрасли. И с классной девчонкой он на дис­котеке познакомился. Так чтополнейший хеппи-энд. Вот только непонятно было — кто же такая Рита Курочкина, изачем она хотела съесть Генкино сердце? На эти вопросы ребятам ответил майорГвоздь. Как-то раз, уже летом, он пригласил Генку, Макса и Любку в Большой дом.

— Здрасьте, — поздоровались ребята, входя взнако­мый кабинет.

— Здравия желаю! — козырнул им Кипятков.

— Здорово, орлы, — подмигнул им Гвоздь. — Про­ходите,садитесь.

Ребята прошли. Сели.

— Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить наи­приятнейшееизвестие, — шутливо переиначил майор классика.

— Вы закончили дело! — сразу сообразилиребята.

— Так точно. — Гвоздь попыхивал своим неизмен­ным«Беломором».

— И кто же такая Курочкина? — с нетерпением по­интересовалсяСамокатов.

— Сейчас все узнаете... Жора!

— Я!

— Организуй-ка нам чайку.

— Есть, товарищ майор!

Кипятков притащил чайник, чашки, литровую бан­кувишневого варенья, бублики, пряники, конфеты... Все уселись за стол. И Гвоздьприступил к рассказу:

— У этой истории два начала. Вернее, даже три.Начну с самого первого. В V веке до нашей эры в Древнем Египте жил жрец поимени Па Ди Ист. Он был хранителем Сосуда Жизни — самой большой жреческойреликвии. Перед смертью Па Ди Ист приказал похоронить Сосуд Жизни вместе ссобой. И не просто похоронить, а спрятать внутри своей мумии. Па Ди Ист являлсяверховным жрецом Египта, поэтому его приказание было в точности исполнено:Сосуд Жизни вложили в мумию жреца, мумию положили в саркофаг, а саркофагпоставили в гробницу. Казалось бы, на этом история и кончилась. Но на самомделе она только началась...